— Например?

— Под что-то оскорбительное для евреев. Еще одна шутка, как в Людерице.

Ангус решительно кивнул.

— Да. Это верно. Нацисты превращали некоторые синагоги в свинарники, иногда — в ночные клубы. Чтобы оскорбить религиозные чувства евреев. Конечно…

Эми покачала головой.

— В Пскове нет ночного клуба. Деревушка крошечная, здесь вообще ни черта нет — ни танцевального зала, ни свиноводческих ферм, вообще ничего.

Фермер за соседним столиком смачно рыгнул, покончив со свиной ножкой. А Саймон уже показывал куда-то вверх.

— А как насчет вот этого? Посмотрите!

Все они разом повернулись. В верхней части фронтальной стены виднелось маленькое, грязное старое окошко. Оно почти не пропускало света, потому что в нем стояло темное стекло цвета выдержанного вина. Но того смутного света, что падал на окно от светящейся вывески паба, было достаточно для того, чтобы проявить рисунок свинцового переплета, делившего стекло на части.

Это была Звезда Давида.

Владельца пивной ничуть не интересовали ни странная просьба посетителей, ни их причудливые вопросы — пока Дэвид не предложил ему три сотни евро. Тут он разом просиял и повел их в заднюю часть зала, где за стальными бочонками скрывалась стена.

Вся она была покрыта надписями на иврите.

— Отодвиньте бочонки, — сказала Эми. — Где-то здесь должно быть убежище.

Стальные бочонки бряцали и гудели, когда их передвигали с места на место. А под ними… не было ничего. Дэвида охватило горестное отчаяние, смешанное с чуть заметным облегчением. Какая-то его часть на самом деле категорически не желала знать, что именно скрыто в подвалах замка. Доказательства таились в его собственной крови. Но другая его часть хотела все выяснить, и чем быстрее это произойдет, тем лучше.

Хозяин пивной внимательно смотрел на них. Он скрестил руки на груди. Его белая куртка была покрыта пивными пятнами. Потом он сказал:

— Die Juden Тür?[93]

— Да!

Он повел их в дальний, темный угол задней комнаты. Там в стене обнаружилась маленькая деревянная дверь. Хозяин что-то объяснял на чудовищном немецком. Эми переводила, и ее голос звенел от возбуждения:

— Он говорит… эта дверь тут со времен войны. За ней погреб, а за погребом — какой-то ход. Он обычно хранил в погребе… что-то такое, о чем он не хочет говорить. Может, контрабанда? Он не знает, где заканчивается тот ход. Он никогда не пытался пройти слишком далеко. Черт знает как боялся тех коммунистов, что сидели в замке.

Еще одна сотня евро убедила хозяина в том, что дверь нужно открыть — а потом и закрыть за ними. И никому ничего не говорить. Еще пятьдесят евро пришлось отдать за фонарь.

Дверь со скрипом распахнулась. Дэвид, заглянув внутрь, ощутил приступ тошноты. Еще одна маленькая дверь, как дверь каготов. Дверь, через которую ему всегда полагалось проходить.

Через несколько шагов они очутились в помещении, полном сырой тьмы и паутины, заваленном бежевыми и серыми коробами из-под сигарет «Мальборо» и десятками садовых гномов. Гномы оскалились во внезапно упавшем на них свете; один из них как бы ловил рыбу. А губы у него были ярко-красными.