— Согласен. И спасибо, Баес.

— До скорого.

Мы повесили трубки. Я вернулся к Сандовалю. Он продолжал опираться локтями о подоконник, взгляд его блуждал по улице, перебегал с одного здания на другое.

— Пабло. — Я попытался вырвать его из состояния злой апатии.

Он развернулся ко мне:

— Смотри, ведь не так много вещей бывает, которыми вправду можешь гордиться, а?

Он опять развернулся к окну. Только теперь я понял, что для него значило участие в допросе этого выродка. И эта награда, данная самому себе, только что разбилась вдребезги. Я знал, что его лицо сейчас все мокрое от слез, хотя он и стоял ко мне спиной. В этот момент боль за друга оказалась сильнее злости из-за случившегося только что с Гомесом.

— Может, пойдем поужинаем? Что скажешь? — спросил я.

— Хорошая идея! — Он не смог избежать сарказма. — Хочешь, научу тебя пить виски до отключки? Проблема в том, кто приедет на такси забирать нас обоих.

— Нет, не глупи. Может, поедем к тебе домой, поужинаем с Алехандрой и все ей расскажем?

Он посмотрел на меня с выражением ребенка, который просится в кино, а ему в ответ подсовывают конфетку. Но, наверное увидев мою растерянность, он решил все-таки согласиться.

— Согласен, — наконец ответил он.

Мы оставили бумагу на моем столе, выключили отопление и свет и закрыли все двери. Спустились вниз. Уже было поздно, и дверь со стороны Тукуман была закрыта, поэтому нам пришлось выйти на Талькауано. Перед тем как направиться к автобусной остановке, Сандоваль попросил меня подождать. Добежал до цветочного киоска и купил небольшой букет. Когда вернулся, произнес с горечью:

— Раз уж собрались вести себя хорошо, так сделаем это по полной.

Я согласился. Вскоре подошел автобус.

Вот уже пару лет мы не виделись с Баесом, с тех самых пор, как поутихло безумие судьи Фортуны, решившего непременно пробиться в Палату.

— Ну вот, сейчас посмотрим, друг мой. Предупреждаю, все, что я тебе расскажу, лежит за пределами моего понимания. С тех пор как распустили всех этих типов, в Девото творится черт знает что.

Я согласился. Я знал, что этот полицейский не стал бы терять время, абстрактно рассуждая о творящемся беспорядке, потому что мы оба отдавали себе отчет, в каком мире живем, осознавали всю его сложность и неоднозначность и принимали то, чего не могли понять.

— Кажется, дело было так, ну или почти так. Вы Гомеса перевели в Девото в июне 1972-го? Я правильно говорю? Ну так вот, его определяют в камеру… не знаю… в какую угодно, например в седьмую. Через несколько недель друг наш Гомес берется за свое: оказывается замешанным в потасовке, где его почти что разделывают под орех. На самом деле, как оказалось, он наехал на пару самых безобидных типов во всей тюрьме и получил за это по полной.

Я его слушал. Мне было приятно знать, что Гомес страдал.

— Но за спиной у этого Гомеса словно ангел-хранитель стоит. Вместо того чтобы закончить свою жизнь на полу с сорока пятью ножевыми ранениями, он режет одного из заключенных, напавшего на него. В последующей заварушке и из-за того, что заключенные очень боятся, когда кто-то из их дружков истекает кровью, они зовут охрану, и обоих уводят. Гомес спасается. И вот здесь возникает первый любопытный момент, потому что… знаете, где фиксируется весь этот инцидент, имена раненых и все прочее? Нигде. Ни одного из двух раненых не переводят в тюремный госпиталь. Их принимают прямо там, в медицинском кабинете тюрьмы. Ни одной административной записи, ни каких-либо отчетов дежурных санитаров, ни по одному из двух. Единственное, что задокументировано по Гомесу, так это его перевод в другой корпус спустя две недели, когда его выписывают. Можете сказать: это логично, потому что, если его вернут в тот же корпус, ему хана. И да, и нет, сами посудите. Может случиться, что, если его вернут в тот же корпус, в котором его порезали, и он войдет туда с саблей в пол, кто-нибудь, решив, что он не хуже девчонки, приберет его к рукам, и все закончится мирно. Но, в любом случае, происходит совсем не так. А происходит то, что его посылают в корпус политических заключенных. Здесь, должен признать, я растерялся: что общего может быть у Гомеса с его убийством на почве страсти со всеми этими типами из ФАР, ЕРП, Монтонерос? Ведь все эти заключенные находятся на особом положении, не таком, как все остальные, улавливаете? Гомес не имеет к этому никакого отношения, сказал я себе.