– У меня не детская повесть, – заверяю я, заталкивая стикер поглубже.

– Вот и хорошо, – с улыбкой говорит Осень.

– Сколько слов на одной странице? Ну, примерно?

Осень страдальчески вздыхает, и, пожалуй, это не наиграно. Я бы и себя с ума свел.

– Около двухсот пятидесяти, если набирать двенадцатым шрифтом через два интервала.

Я быстро считаю в уме.

– У тебя шестьдесят страниц?

Я накатал больше ста.

– Таннер, – на этот раз Осень произносит мое имя с бóльшим нажимом, – готовый роман нужно сдавать в мае. Сейчас конец февраля.

– Я уложусь, честное слово. – Я хочу, чтобы Осень мне поверила. А вот чтобы попросила показать готовое, не хочу. Даже Себастьяну показывать липовую версию было стремно. Раз уж его встревожила прозрачность образов Колина, Йена и Эвана – представьте, что будет, если он прочтет, что я написал в субботу вечером про то, как Таннер и Себастьян целовались на горе.

– Где ты был в пятницу? – любопытствует Осень, рассеянно тыча карандашом в углубление, появившееся на парте, потому что сотни других учеников занимались тем же самым.

– Дома.

Мой ответ привлекает ее внимание.

– Почему?

– Я устал.

– Ты был один?

Я невозмутимо смотрю на нее.

– Да.

– В пятницу после обеда я видела, как вы с Себастьяном поднимались на гору Террас.

Сердце бросается прочь из класса и без оглядки несется по коридору. До сих пор я даже не задумывался о том, что кто-то мог нас увидеть или заинтересоваться увиденным. Но Осень интересно почти все, чем я занимаюсь. И она увидела, как мы с Себастьяном уходим на прогулку, – разумеется, именно на ту, в конце которой мы целовались, как могут лишь подростки вроде нас.

– Мы просто гуляли.

Осень широко улыбается, типа, да, «просто гуляли». Неужели за этой улыбкой что-то маячит? Неужели подозрение?

Вдруг я не так невозмутим, как сам думаю?

– Осси! – шепотом зову я. В этот самый момент в класс заходят Себастьян и мистер Фуджита. Тело у меня как огнем загорается – надеюсь, никто этого не замечает. Осень смотрит прямо перед собой. Себастьян ловит мой взгляд, отворачивается и густо краснеет. – Осси! – Я тяну ее за рукав. – Я возьму твой карандаш?

Похоже, в моем шепоте слышна паника, потому что, когда Осень поворачивается ко мне, она сама мягкость и отзывчивость.

– Да, конечно. – Осень протягивает карандаш, и мы с ней синхронно замечаем, что я уже взял ручку.

– Мне неважно, что ты думаешь то, что думаешь, – шепчу я с таким видом, словно попросил карандаш только для того, чтобы она придвинулась ближе ко мне. – А вот ему важно.

Осень корчит придурковатую рожицу, изображая недоумение.

– Что же такое я должна думать?

У меня отлегает от сердца.

Стоит мне бросить взгляд на переднюю часть класса, Себастьян отворачивается. Мы не виделись шесть дней. Мне хотелось, чтобы нашу первую встречу после прогулки наполнял особый, тайный смысл, но ее наполняет неловкость. Себастьян, наверное, увидел, что Осень прильнула ко мне, что мы перешептываемся и посматриваем на него. Он беспокоится, что я о чем-то ей проболтался? Или что дал ей почитать свой роман – оригинальную версию? Я качаю головой, стараясь показать, что все в порядке, но Себастьян на меня больше не смотрит.