– Клубничное.

Одной рукой держа руку Луизы, а во второй сжимая вафельный рожок, Мила шагала назад по ночному городу и на ходу лизала мороженое, от которого у нее ужасно заболела голова. Она зажмурилась, надеясь, что боль пройдет, и стараясь думать только о вкусе давленой клубники и крохотных кусочках ягод, застревавших у нее между зубов. Мороженое падало в ее пустой желудок тяжелыми ошметками.

Потом они сели в автобус. Мила попросила разрешения сунуть билет в автомат, как делала всегда, когда они ездили в общественном транспорте. Но Луиза шикнула на нее:

– Ночью билеты не нужны. Не волнуйся.

Луиза открыла дверь квартиры и увидела Поля, который лежал на диване в гостиной с закрытыми глазами и слушал диск. Мила запрыгнула на него и уткнулась замерзшим личиком в шею отцу. Поль принялся шутливо отчитывать ее за позднее возвращение: кто это у нас до ночи шляется по ресторанам? Мириам, объяснил он, приняла ванну и легла спать пораньше. «Она жутко устала на работе. Мы даже не поздоровались».

На Луизу удушливой волной обрушилась досада. Все впустую! Она замерзла, сбила ноги, потратила последние деньги, а Мириам увалилась спать, даже не дождавшись мужа.

Рядом с детьми взрослые острее ощущают одиночество. Детям плевать на очертания нашего мира. Они догадываются, что он темен и жесток, но не желают ничего об этом знать. Луиза обращалась к ним, но они отворачивались, увидев в стороне что-то интересное. Они играли и верили, что игра – достаточный повод, чтобы ее не слушать. Им было ни к чему притворяться, что им жалко несчастных.

Она села рядом с Милой. Девочка вскарабкалась на стул и рисовала. Она вообще могла просидеть чуть ли не час, если дать ей бумагу и побольше фломастеров. Она увлеченно раскрашивала рисунки, не забывая про самые мелкие детали. Луизе нравилось сидеть рядом с ней и наблюдать, как расцвечивается красками лист бумаги. Она молча смотрела, как в саду возле оранжевого дома вырастают гигантские цветы, а на лужайке дремлют долговязые фигуры с длинными руками. Мила старательно заполняла на листе все пустоты. В переливчатом небе у нее плыли облака, летали машины и воздушные шары.

– А это кто? – спросила Луиза.

– Это? – Мила показала пальчиком на огромное улыбающееся существо, занявшее больше половины листа. – Это Мила.

Луиза перестала находить в детях утешение. Рассказывая им истории, она стала повторяться, что не прошло мимо внимания Милы. Вымышленные персонажи утратили живость и великолепие. Они забыли, в чем цель и смысл их борьбы, и волшебные сказки превратились в нудное, сбивчивое и бессвязное перечисление злоключений, настигших бедных принцесс, больных драконов и зацикленных на себе одиноких героев. Дети быстро теряли нить ее рассказа, и им становилось скучно. «Придумай что-нибудь другое!» – требовала Мила, но Луиза была не в состоянии ничего придумать, она увязала в собственных словах, словно в зыбучих песках.

Луиза стала реже смеяться и с неохотой соглашалась поиграть в лошадки или устроить битву на подушках. Но она по-прежнему обожала этих детей и могла наблюдать за ними часами. Когда они смотрели на нее, ища одобрения или помощи, у нее к глазам подступали слезы умиления. Особенно ее трогала привычка Адама оборачиваться к ней, чтобы убедиться: она заметила, что у него получилось сделать то, что еще вчера не получалось; что ему весело. Он словно давал ей понять, что в каждом его поступке есть нечто, адресованное ей и только ей. Луизе мучительно, как алкоголику, хотелось напитаться их невинностью и воодушевлением. Ей хотелось смотреть на мир их глазами, вместе с ними совершать все новые открытия и думать, что так будет всегда, не подозревая, что рано или поздно на смену радости придет скука.