Милый мой человек!
Жду твоих писем, а ты не пишешь, противный казак на противной лошади. Мне так горько, никого нет со мною, и я плачу, – согласись, что это необычное для меня состояние.
Не умею я писать и говорить о том, что люблю тебя, но я – люблю, и очень рада, что это так хорошо. Ложусь спать, и ты со мною; ты – это я, а я – это ты, а оба мы – счастье. Как писать дальше, – не знаю; прости.
Целую, милый!
Карабанов подивился, что в письме так много знаков препинания, с которыми он издавна был не в ладах, и, улыбаясь, спрятал письмо в нагрудный карман.
Поздним вечером, при зажженных свечах, он играл со своим денщиком в шашки и лез из шкуры вон от бешенства, видя, что татарин его обыгрывает. Чтобы не проиграть совсем, Карабанов допустил некоторое легкомыслие – позволил себе стянуть у противника две шашки, явно метившие в дамки, но тут же был пойман за руку с поличным.
– Ай-ай, – сказал ему денщик, – зачем хватал черный? Черный мой шашка будет, твой шашка белый будет. Хватай белый!
– Ах ты, Чингис-хан, – возмутился Карабанов, – да как ты смеешь думать, чтобы я тебе проиграл. Скажи – кто из нас умнее?
– Черный выиграет – черный умный будит. Моя черный шашка, моя выигрывал у твоей белый. Моя умнее будит…
Спасло Андрея от «нашествия татар на Русь» только появление ординарца, который передал, что поручика ждет Хвощинский. Ехать с Зангезура в город не хотелось, но, поломавшись перед собой, Карабанов объявил денщику о своем выигрыше и велел ему седлать Лорда…
Полковник встретил сотника странным, сразу же насторожившим Андрея вопросом.
– Как вы думаете, господин поручик, – спросил Хвощинский, не вставая и строго глядя из-под очков, – его сиятельство Исмаил-хан Нахичеванский провел разведку до конца или же нет? Отвечайте…
– Я удивлен таким вопросом, господин полковник, и не могу понять, почему вы сомневаетесь в этом.
Хвощинский медленно раскурил папиросу:
– А вот мне кажется, что хан… врет. Да! Подполковник русской службы солгал полковнику русской службы. Позор! Вы, поручик, – спросил Никита Семенович уже спокойнее, – обратили внимание на милицейских лошадей?
– Нет.
– Так вот. Лошади абсолютно свежие. Вспомните, на каких лошадях возвращаетесь вы из рекогносцировок. Ваши лошади плачут от усталости!.. Нет. Хан не мог. Он не мог сохранить лошадей. До Персии и обратно. Врет! Струсил!
Полковник встал, опираясь на палку.
– Через несколько дней, господин поручик, – приказал он строго, – на границу с Персией пойдете вы! Только не сейчас. Я знаю, что в ставке мною недовольны. Великому князю, наверное, кажется, что я все преувеличиваю. Ну, что ж, посмотрим…
Ночной мотылек влетел в киоск, закружился над лампой. Подергав плохо выбритой щекой, полковник неожиданно спросил в упор:
– Скажите, поручик: Аглая Егоровна что-нибудь пишет вам из Игдыра?
Карабанов пожал плечами, невольно следя за полетом мотылька.
– Нет. Я и не жду, господин полковник.
Хвощинский отвернулся к окну, заставленному мелкими разноцветными стеклышками, ковырнул дряблую от жары замазку.
– Вот и мне, – сказал он, – тоже ничего. Странно!..