— Зачем она тебе? — Я надеюсь, что не только мой голос, но и лицо ничего не выражает. Только холодный интерес к предмету «сделки». — Что ты вцепился в нее, как клещ?

— Тебе не понять.

— Это стандартная отговорка сопляка, который сам не знает, чего хочет.

Ему не хочется отвечать на этот вопрос, но мы оба понимаем, что в противном случае разговор не сдвинется с мертвой точки. И чем все кончится? Неизвестно, но для мордобоя еще явно недостаточный накал страстей.

Дьявол, не знаю, кто тот язвительный сукин сын, который думает все эти мысли в моей голове, но он мне определенно нравится.

— Я люблю ее, — говорит Шэ’ар, и на этот раз я демонстративно, громко смеюсь. Кстати, от души. Потому что он понятия не имеет, что значит любить. Он постукивает пальцем по столу, но не предпринимает никаких попыток меня остановить. — Я люблю Аврору Шереметьеву, как никогда не любил ни одну женщину.

Это означает: «Не любил твою мать». И он даже не пытается прикрыть тот факт, что делает это нарочно, дразнит зверя во мне запахом крови, порезав палец. Рассчитывает, что я сорвусь и дам ему повод. Видят боги — я этого хочу так же сильно, как умирающий от жажды, но он больше не сможет мной манипулировать.

— Те таблетки давно кончились, Шэ’ар. И у меня в голове все прояснилось.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Все ты прекрасно знаешь, ублюдочный хер. Ты обокрал мать и хочешь обокрасть меня. Хуй тебе.

Он прищуривается, и правое веко его глаза начинает предательски подергиваться. Человеческое лицо — лучший детектор лжи, достаточно просто внимательно смотреть.

— Я не обираюсь ни о чем с тобой договариваться, Шэ’ар. И не собирался, если тебя это утешит.

Шэ’ар ударяет кулаком по столу: резко, тяжело, неожиданно. Застывший воздух прорезают вибрации ненависти.

— И кстати, Аврора моя жена. Официальная.

Это словно положить вишенку на торт. Завершающий акцент, без которого даже самое воздушное в мире безе не будет вкусным.

— Ты врешь. — Он смотрит на мой палец с кольцом. И понимает, что нет — я не вру. Потому что обручальное кольцо из обсидиана могла подарить только такая небанальная девушка, как моя бабочка. Хотя вряд ли он знал ее настоящую.

Я почти готов праздновать победу. Но что-то в его взгляде мешает насладиться даже коротким триумфом.

— Ну и за кого из вас двоих она вышла замуж? — интересуется Шэ’ар с видом человека, который заранее знает, что любой ответ будет в его пользу, но наслаждается неведением жертвы.

Это очередная путаница, прикрытая паутиной обмана волчья яма, в которую он меня заманивает.

— Я всегда был собой. Второй раз ты меня психом не выставишь.

— Ты никогда не был собой, Ма’ну-Но’лу. Даже сейчас. Просто, мать его, удивительно, как до сих пор не превратился в овощ со всем тем дерьмом, которое плещется в твоей башке.

Он нарочно медленно тянется к внутреннему карману пиджака в надежде, что я занервничаю и выдам страх. Но мне правда все равно, даже если наставит мне в лоб пистолет. Но это никакой не пистолет, а простой желтоватый конверт. Шэ’ар бросает его на стол и взглядом предлагает ознакомиться с содержимым. Возможно, я совершаю глупость, но сразу же заглядываю внутрь и достаю оттуда целую кучу фотографий и каких-то бумаг. Медицинские выписки из роддома, какие-то экспертизы, записи непонятным почерком врачей, где все буквы больше похожи на неаккуратную кардиограмму. И фотографии: мать, Шэ’ар и лысый мальчишка между ними. Снимок вроем — первый на моей памяти.