.

Старуха затворила за ними дверь, и они двинулись по коридору; старая карга вела ее за руку, как маленькую, другой рукой копаясь в кармане фартука — нащупывала нужный ключ на связке, соединенной ремешком с куском палки от швабры.

У наружной двери она остановилась и снова стала надевать туфли, пока старуха возилась с тяжелым засовом, проворачивала его ключом, для бесшумности набросив на засов свою шаль-rebozo. Тут дверь открылась, за ней был холод и мрак.

Они остановились, поглядели друг на дружку.

— Rápido, rápido[264], — зашептала старуха, и девушка торопливо сунула ей в руки обещанные деньги, а потом порывисто обняла ее за шею, поцеловала в сухую кожаную щеку и выскочила за дверь.

На верхней ступеньке крыльца обернулась, чтобы принять прощальное благословение, но criada была в таком смятении, что забыла обо всем на свете, а когда девушка вновь повернулась уходить, старуха схватила ее за руку.

— No te vayas[265], — прошипела она. — No te vayas.

Девушка выхватила у старухи свою руку. При этом рукав ее платья оторвался по плечевому шву.

— No, — прошептала она, пятясь. — No.

Старуха простерла к ней руку, сдавленно, хрипло взвыла.

— No te vayas, — повторила она. — Me equivoqué[266].

Девушка покрепче ухватила santo, сумочку и засеменила по проезду. В конце его она обернулась, в последний раз посмотрела назад. La Tuerta все еще стояла в дверях, провожая ее взглядом. И прижимая к груди жменю, полную скомканных песо. Потом из коридора наружу выбился отблеск света, мелькнул медленно закрывающийся глаз старухи, дверь затворилась, повернулся ключ, и засов навсегда запер для беглянки тот ее, прежний мир.

По внутреннему проезду она вышла к дороге и повернула к городу. Там и сям лаяли собаки, в воздухе пахло дымом — это по всему кварталу в приземистых глинобитных лачугах топились угольные печки. Она пошла по песчаной пустынной дороге. Под небом, усыпанным звездами. Нижний край небосвода был грубо обломан — вместо него торчали зубчатые громады гор, а огни городов равнины походили на сияние звезд, упавших в озеро. Шагая, она напевала себе под нос песню из далекого прошлого. До рассвета оставалось часа два. До города — час.

Машин на дороге не было. Посмотрев со взгорка на восток, она могла видеть в пяти милях за полосой пустыни редкие огни грузовиков, медленно ползущих по шоссе на север из Чиуауа. В воздухе ни дуновения. Даже в темноте был виден пар ее дыхания. Она заметила фары машины, где-то впереди пересекшей ее путь слева направо, проследила за нею взглядом, машина уехала. Где-то там, в этом большом мире, был Эдуардо.

Приблизилась к перекрестку и, прежде чем перейти, посмотрела и туда и сюда, нет ли признаков приближающейся машины. Продвигаясь по окраинным предместьям, старалась держаться узких улиц. В некоторых хибарках за стенами из корявых стволов окотильо или даже из обмазанного глиной плетня в окнах уже горели керосиновые лампы. По пути ей начали попадаться пешеходы из рабочих с их завтраками в ведерках, сделанных из объемистых жестянок из-под топленого жира; тихонько насвистывая, они бодро шагали по холодку раннего утра. Она снова сбила ноги в кровь, на сей раз новыми туфлями, шла, отчетливо чувствуя влажность крови и то, как она холодит.