Все мы знаем об ужасном проекте концентрационных лагерей во время Второй мировой войны. В ходе предвоенного наращивания влияния нацистов гонения осуществлялись иначе: евреев травили и унижали. Карьера научных работников еврейского происхождения была разрушена. Лучшие умы эмигрировали в поисках менее нетерпимых культур — в Великобританию и США. Будучи мучительным процессом для тех, кто спасался бегством, это политика наносила вред и самой себе. Немецкая наука была покалечена. Несмотря на внушительную производственную базу и инженерные традиции, Германия не могла идти в ногу с инновациями Великобритании и США, которые зачастую создавались изгнанными. Расовая и идеологическая бедность — не рецепт научного успеха.

Экономист Фабиан Валдингер недавно изучил воздействие изгнания и обнаружил нечто поразительное. Стратегия его исследования основана на факте, что разные субъекты испытывали абсолютно различные уровни отставки. В любимом Гильбертом Геттингене, к примеру, 60% математиков были вынуждены уехать, но химический факультет никого не потерял. Учитывая подобные случайные вариации по Германии, Валдингер смог увидеть, насколько серьезным было воздействие утраты, скажем, 10% ученых на факультете. Затем он сравнил полученную информацию с воздействием воздушных атак на факультеты университетов во время войны и обнаружил, что вред от потери евреев или ученых-диссидентов был гораздо значительнее и длительнее, чем вред для офисов или лабораторных комплексов.

Стремление к расово чистым научным учреждениям нанесло долговременный урон исследованиям и производительности молодых докторантов, которые потеряли некоторых своих лучших менторов. Лишенные многообразия, немецкие университеты не смогли оправиться^>{49}>, [295].

Необдуманное высказывание Адольфа Гитлера о том, что «мы должны прожить пару лет без науки», было настолько же вредоносным в его времена, каким могло бы стать и в наши. Мало кто сегодня публично примет энтузиазм нацистов в отношении расовой очистки интеллектуальных профессий, но страх социального разнообразия (хоть и в другой форме) проник глубоко в сознание. Например, во время избирательной кампании республиканцев на президентских выборах в США в 2016 году искусное стремление Дональда Трампа к дискуссиям, чтобы оставаться в циклах НОРД его соперников, зачастую предусматривало жесткую позицию по вопросам иммиграции. Он начал свое восхождение к статусу лидирующего кандидата, пообещав построить стену на американо-мексиканской границе, связав мексиканских иммигрантов с наркотиками, преступлениями и насилием. Когда позже он призвал «к всеобщему и полному отсечению (запрету на въезд) мусульман, въезжающих на территорию США», медиакомментаторы считали, что он перегнул палку. По-видимому, нет: его рейтинги росли[296].

Современные общества продолжают «флиртовать» с более скрытыми версиями того же желания однородности, которое поддерживало очистку нацистами и которое, как показывают исследования, самоубийственно. Рассмотрим работу экономистов Джанмарко Оттавиано и Джованни Пери, задавшихся вопросом, какое воздействие может оказать на американские города поток иммигрантов со всего мира. В частности, они хотели рассмотреть города с большим количеством жителей, родившихся за рубежом и представляющих разные страны. Можно было бы ожидать, что подобный плавильный котел