Когда казимировское «Белое на белом» превратится в «Черное на черном»?

Плиний дает такой рецепт:

Свинец разлагают на составные части в кувшине с уксусом, чтобы получить грунт, на котором мы рисуем.

Свинцовые белила очень ядовиты и, если использовать их неосторожно, могут привести к болезни художника. Римляне травили себя, используя свинцовую посуду для вина. Художники так же безумны, как и шляпники? В химии своего искусства? Олимпиодор предупреждает нас, что свинец настолько одержим дьяволом и настолько бесстыден, что те, кто хочет изучить его, сходят с ума и умирают.

Оксид цинка, китайские белила, которые получают из холодного белого дыма, не ядовиты и используются как пигмент с середины девятнадцатого века. Цинк, испаряющийся с поверхности расплавленного металла, сжигается в насыщенной кислородом атмосфере при температуре 950 °C, в результате чего получается белый пар. Оксид цинка – это чистый холодный белый.

Наибелейший белый – это титан, у которого самая высокая покрывающая способность из всех белых. Он очень стабилен, устойчив к нагреву, свету и воздуху, и он – самый юный из всех белых, появился после Первой мировой войны.

Вот текущие цены на эти пигменты от Корнелиссен, торговцев красками для художников:

Белый не пропускает, он не прозрачен, вы не можете смотреть сквозь него. Обезумевший белый.

Я родился на Альбионе в 1942 году, маленький белый мальчик из семьи среднего класса, защищенный огромными белыми скалами Дувра от злого врага с черным сердцем. Когда меня крестили, наши защитники, как белые рыцари, вели воздушные бои в грозовых облаках над Кентом. В четыре моя мама взяла меня на экскурсию – большая Белая башня в Лондоне, которую давно не мыли, была серой и покрытой копотью. Уайт-Холл[7], где размещался парламент, был еще чернее. Я быстро понял, что власть – белая, вот даже у наших американских родственников есть свой собственный Белый дом, построенный в стиле мраморных имперских монументов античности. Мрамор дорого стоил, и живые, из уважения к мертвым, записывали даты их ухода на мраморных монументах. Один из самых расточительных – монумент Витторио Эммануилу и Рисорджименто в Риме – здание в самом дурном вкусе, которое римляне называют «свадебный торт». В свой пятый день рождения я, охваченный благоговением, стоял перед этим Белым Слоном. После короткого путешествия по Италии мы вернулись домой. Мне было шесть, и началось мое серьезное образование в Хордл-хаузе на Хэмпширском утесе, откуда были видны белые каменные иглы острова Уайт. До 1950-х в основе образования лежало великое Имперское Белое Бремя. Мы, избранные, должны были нести Белую Надежду[8], может быть даже жертвуя собой, тем странам, которые были закрашены в нашем школьном атласе розовым.

В семь я смутил своего отца-военного тем, что попросил в подарок на день рождения белую лилию аронник, а не мертвых свинцовых солдатиков, как он хотел. Он считал мою детскую любовь к цветам женственной и надеялся, что я ее перерасту. Я никогда не зацикливался на белых цветах, как Вита из Сиссингхерста