— Гаденыши, — сказала Рут. — Все деревья за пять минут сожрут.

Мэг пошла в дом, а все остальные — в лес за ветками. Донни взял топорик, мы срубили несколько молодых деревец, счистили с них кору и разрезали примерно пополам. Управились мы быстро.

По возвращении мы застали Рут и Мэг в гараже. Они смачивали тряпье керосином. Мы обматывали ветки тряпками, Рут их перевязывала бельевой веревкой, и мы окунали их в керосин.

Рут дала каждому по ветке и сказала:

— Смотрите, как это делается. Потом будете сами. Только лес к хренам не спалите.

Это было ужасно по-взрослому.

Рут доверяла нам огонь, факелы.

Моя мать такого в жизни бы не позволила.

Вслед за Рут мы отправились во двор. Наверное, с этими факелами мы смахивали на кучку крестьян, преследующих монстра Франкенштейна. Но вели мы себя не столь по-взрослому — а будто шли на вечеринку: все дурачились и хорохорились, не считая Мэг, которая относилась к происходящему очень серьезно. Уилли взял голову Рупора в «замок» и запустил костяшки пальцев ему в прическу — мы научились этому приему у «Копны» Кэлхуна — трехсотфунтового борца, известного своим «Большим всплеском». Мы с Донни бок о бок шагали позади, размахивая факелами, словно пара тамбурмажоров, и хихикали как придурки. Рут, похоже, было наплевать.

Подойдя к березе, Рут достала из кармана коробок безопасных спичек.

Гнездо на этом дереве было из крупных.

— Я разберусь с этим, — сказала Рут. — А вы смотрите.

Она зажгла факел и немного подождала, пока пламя поутихнет.

— Будьте осторожны, — сказала она. — Если не хотите сжечь дерево.

Она поднесла огонь дюймов на шесть под гнездо.

Гнездо начало таять.

Не горело. Таяло, как пенопласт, скукоживалось. Оно было толстым и многослойным, но надолго этих слоев не хватило.

И внезапно оттуда посыпались корчащиеся, извивающиеся тельца — толстые мохнатые гусеницы — дымящиеся и потрескивающие.

Казалось, можно услышать, как они кричат.

В одном-единственном гнезде их были целые сотни. Слой паутины сгорал, под ним оказывался еще один, и гусеницы сыпались оттуда еще и еще. Все падали и падали без конца к нашим ногам, словно черный дождь.

Тут Рут наткнулась на золотую жилу.

Выглядело это так, словно прямо на факел шмякнулся, разваливаясь на лету, живой сгусток дегтя размером с мяч для софтбола.

Факел зашипел — так их было много — и почти потух. Потом снова разгорелся, и те, что к нему прилипли, сгорели и попадали.

— Боже, ни хрена се! — сказал Рупор.

Рут смерила его взглядом.

— Извини, мам, — сказал он, продолжая таращить глаза.

— Стоит отметить — зрелище было потрясающее. Я такой бойни в жизни не видел. Муравьи на крыльце и в подметки не годились. Муравьи маленькие, их едва видно. Когда льешь на них кипяток, они просто скручиваются и умирают. А некоторые из гусениц были длиной в целый дюйм. Они извивались и выворачивались — видно, жить хотели. Я посмотрел на землю. Все было усыпано червями. Большинство — мертвые, но и живых оставалось немало, и они пытались уползти.

— А с этими как? — спросил я.

— А с этими хрен, — сказала она. — Сами подохнут. Или птицы ими полакомятся. — Она усмехнулась. — Мы открыли духовочку, пока они еще сырые. Не пропеклись.