С майками у Григория беда, ибо на его грузную и рослую фигуру тяжеловеса не находили подходящего размера. Но он утешался тем, что не ему одному приходилось терпеть неудобства. Володе Чернову, боксеру наилегчайшей весовой категории, худощавому крепышу, и вовсе худо приходилось — все майки висели на нем, как платья на колу, и команда постоянно подтрунивала над парнем. Чернов всегда с собой носил запасные шнурки и перед выходом на ринг связывал плечики майки за спиной, чтобы они во время поединка не спадали и не мешали работать руками. Боксеры вечно над ним подшучивали и советовали купить атласную ленту, какую обычно девушки в косы вплетают, ну и для красоты бант соорудить за спиной… Чернов шутейные советы к сердцу не принимал и на ребят зла не держал, в ответ лишь посмеивался: что ему бы, мол, лучше в сборную флота податься, там настоящие мужские ленточки выдадут.

Заслышав такие слова, тренер Анатолий Зомберг хмурился. Длинное лицо его становилось плоским и сухим, у переносицы сходились белесые густые брови, и серые глаза холодно темнели. Тренер грозил «мухачу»[1] длинным указательным пальцем, на котором до половины не было ногтя:

— Я тебе дам, елки-моталки, сборную флота!

— Я просто так, Анатолий Генрихович, — начинал смущаться и краснеть Чернов.

— Сманивают? Ты прямо и говори, что скрывать!.. У них давно в наилегчайшем весе дырка. Не дырка, а прореха многолетняя… Чуть ли не в каждом турнире баранки хватают.

— Не собираюсь я туда, Анатолий Генрихович!

— А мы тебя, дорогой товарищ, и не держим. Сколько тебе еще служить?

— Два с половиной года.

— Через два с половиной года даже сверхсрочную предлагать не будем. Катись, пожалуйста, с попутным ветром, сборная Ленинградского военного, елки-моталки, без таких обойдется…

Григорий Кульга, заканчивая шить, подвернул край, чтобы не было лишка, и прикрепил белыми нитками угол подворотничка. Откусил зубами нитку, придирчиво оглядел свою работу. Белый хлопчатобумажный подворотничок выступал ровной тонкой линией над краем отложного воротника выглаженной гимнастерки. Танкист остался доволен и, воткнув иглу в катушку, намотал остатки ниток.

— Порядок в танковых войсках!

Чернов, намыливая кисточкой подбородок, не поворачивая головы, через зеркало подмигнул Григорию:

— Прилепил подворотничок?

— Ну пришил.

— Зря, тяж, ты в армию подался.

— Это почему же? — Григорий, не ожидая подвоха, добродушно улыбнулся.

Боксеры насторожились: сейчас «муха» шутку отколет.

— Талант загубил, — Чернов, сделав кислую мину, печально закачал головой.

— Какой там еще талант?

— Кино «Портной из Торжка» видел?

— Не портной, а закройщик! И при чем тут кино?

— До сих пор не понимаешь, так я тебе глаза открою, счастье твое покажу. Ты не танкист, Гриша, а портной, лучший закройщик!

Боксеры заулыбались. Костя Игнатов, чистивший сапоги, выпрямился, и в его темных цыганских глазах запрыгали веселые искорки.

— Попался, тяж, ничего не попишешь! Загнал он тебя в угол! Один — ноль в пользу «мухача».

— Я просто жалею его, — добродушно ответил Григорий, надевая гимнастерку.

— Жалеешь меня? — Чернов даже повернулся.