– А знаешь ли ты тех двух мужчин с фотоаппаратами? Или женщину?

– Нет. Никого прежде и в глаза не видел. И понятия не имею, как их зовут.

– Был ли ты знаком с миссис Байноу?

– Нет. Ни разу ее не видел.

– Ты там был не для того, чтобы сфотографировать ее?

– Ее? Нет.

– Тогда что ты там делал?

Я развел руками:

– Фотографировал пасхальный парад. Как и десятки тысяч моих добропорядочных сограждан.

– Но отнюдь не все твои сограждане караулили возле церкви Святого Фомы. Понимаешь, Гудвин, судя по всему, механизм, выстреливший отравленной иголкой, скрывался в одной из фотокамер, нацеленных на миссис Байноу. Ты наблюдательный. Не заметил ли ты чего-нибудь необычного в каком-либо из фотоаппаратов?

– Нет. Я еще подумаю, но уверен, что ничего необычного не заметил.

– А что-нибудь странное в поведении кого-либо из четверых людей с фотокамерами?

– Нет. Но обещаю поразмыслить и об этом. Дело в том, что я и сам снимал, поэтому не слишком обращал внимание на остальных.

Кремер недовольно крякнул. Он еще некоторое время смотрел на меня, потом перевел взгляд на Вульфа.

– Все-таки я скажу, – произнес он. – Призна́юсь, почему пришел к вам сам, вместо того чтобы вызвать Гудвина с его фотокамерой к нам, в управление. К жакету миссис Байноу была приколота орхидея. Особая орхидея, по уверениям мистера Байноу. Во всем мире есть только одно такое растение, и оно находится в его собственности. И вот, пока женщина билась в судорогах на тротуаре, из толпы выскочил какой-то тип, сорвал у нее с груди орхидею и бросился наутек. Он, конечно, не всадил в миссис Байноу иголку – женщина уже умирала, – но суть не в этом. Суть в том, что вы помешаны на орхидеях, а Гудвин околачивался поблизости. Присутствие на месте преступления одной лишь орхидеи или одного Гудвина я согласился бы посчитать простым совпадением, но если рядом с орхидеей крутится Гудвин – не могу. Вот почему я здесь. Я хочу знать, в состоянии ли вы сообщить мне что-нибудь в связи с этим, и еще задать несколько вопросов.

Вульф поджал губы.

– Надо ли, – начал он, – понимать это как намек на то, что орхидеей овладел мистер Гудвин?

– Нет. Я прекрасно знаю, что это сделал не он. У меня есть описание злоумышленника. Но вы сами знаете, что́ случается, когда либо вы, либо Гудвин оказываетесь хотя бы в миле от места убийства. А тут у нас налицо не только Гудвин, но и орхидея. Что вы можете мне сказать?

– Только одно: я прошу вас покинуть мой дом.

– Не раньше, чем я услышу ответы на свои вопросы. – Кремер нагнулся к нему: – Известно ли вам что-нибудь о человеке, который сорвал орхидею с груди миссис Байноу?

Вульф оперся ладонями о край письменного стола, отодвинулся вместе с креслом и грузно встал.

– Мистер Кремер, – холодно произнес он, – по части умения оскорблять равных вам нет. Под предлогом расследования убийства вы вторглись в мое жилище с абсурдным намерением изобличить меня в причастности к краже цветов.

Он вышел из-за стола и зашагал к двери, но на полпути остановился.

– Если бы вы хотели расспросить меня в связи с этим убийством, я бы остался и выслушал вас. И даже ответил бы. Я не был знаком с миссис Байноу, равно как и ни с кем, кто бы знал ее или что-либо имеющее отношение к ее смерти. Более того, я не располагаю никакими сведениями, способными пролить свет на тайну ее убийства. Поскольку вы полагаете, что иголкой выстрелили из устройства, спрятанного в фотокамере, я добавлю также, что, за исключением мистера Гудвина, не знаю ровным счетом никого, кто находился возле церкви с фотоаппаратом. Мистер Гудвин уже рассказал вам, что́ он видел и делал. Если вы не унимаетесь и по-прежнему хотите изводить его вопросами, а он готов вам в этом потворствовать, что ж, пожалуйста, продолжайте.