А что дома? Сенька вспомнил распаренные от стирки, теплые руки матери, смутную улыбку отчима на кирпично-красном лице, запах кабачковых оладий, и на мгновение его обдало теплой волной, засосало под ложечкой и отчаянно захотелось, чтобы все сложилось именно так… Но в следующую секунду перед его глазами уже встала тесная, заставленная мебелью комната, огромный материн живот, который теперь небось уже вопит в облупленной, еще от Сеньки оставшейся кроватке… а потом — вздернутый нос и сильные, вечно разбитые на костяшках руки брата… И вдруг как-то очень ясно Сенька, никогда, несмотря ни на что к блатным не тянувшийся, понял, что для него сейчас дорога домой — это дорога Коляна.

Стало смутно и зябко. Выходит, правы были затюканные училки, которые и говорить-то уже почти разучились и только кричат осипшими голосами? И правда, что яблоко от яблони?..

Сенька сжал голову руками и глухо застонал сквозь стиснутые зубы.

Каждый раз Глашка исчезала именно тогда, когда была нужна. Вот сейчас Сенька прочел новую книгу про викингов, и ему так хотелось кому-нибудь рассказать о том, какие они были замечательные и сильные люди, и как их все боялись, и сколько добычи привозили они в свои холодные скалистые фиорды, где преданно ждали их светловолосые жены….

Но Глашки, как назло, нигде не было. И в столовую она не пришла. Сеньку так распирало, что он решил написать письмо Коляну. Наверняка брату понравились бы викинги, да он и сам, родись в то время, небось не отказался бы стать морским разбойником. Грызя колпачок ручки, Сенька представил Коляна в доспехах, на носу гордого драккара, рассекающего холодные пенистые волны… В уме все получалось очень красиво, но на бумагу ложились корявые, ничего не выражающие слова. Промучавшись с полчаса, Сенька разозлился, отшвырнул листок и, чтобы успокоиться, вышел в коридор.

Пошел к Глашкиной двери, постучал, но, как всегда в таких случаях, ответа не получил. Злость подкатила к основанию языка, распирая горло, и вдруг захотелось ногой вдарить по двери, так, чтобы петли затрещали…

Сенька с трудом удержался, повернулся, чтобы уйти, напоследок обернулся, мазнул взглядом по матовому стеклу… И вдруг оно мягко и бесшумно, сотней осколков опало на пол. Грохот и звон Сенька услышал позднее, но сразу в рамке из ощетинившихся осколков увидел сидящую на кровати Глашку. Длинная ночная рубашка, натянутая на колени, прозрачные бирюзовые глаза, расширенные от удивления, из сползшего набок широкого ворота торчит узкое, острое плечо.

Почти в то же мгновение Глашка вскочила на ноги, спрыгнула на пол прямо в молочно-белые осколки, с ошалелым восторгом глянула на Сеньку:

— Это ты, да? Ты?! А еще можешь? Вон то, то разбей! — Глашка указала на оконное стекло. — Я хочу! Ну, чего же ты? Ну!!

— Глашка!.. — испугавшись, Сенька попытался ладонью заслониться от Глашкиного яростного напора, но и в нем самом изнутри поднималась какая-то радостная бешеная волна, сметающая сомнения и страхи, несущая упоение силой и вседозволенностью…

— Трус! Трус! Тряпка, огрызок! — завизжала Глашка. — Ну же, давай! Не можешь, не можешь, да?!