И очень жаль, добавлю я от себя, и преступно, что из работы выключается Великий писатель – не каждый же день они рождаются в Белоруссии, да и в России тоже.
Не избежать разговора и упреков в изображении жестокостей войны и всяческой такой натуралистичности. Но я, побывавший в пекле войны, могу заверить «нежных» читателей, что ничего грязней, кровавей, жестче, натуралистичней прошедшей войны на свете не бывало.
И вообще о жестокости я вынужден был задуматься рано. В повести «Последний поклон» есть мимоходный эпизод о том, как сплавщик-пикетчик, вытащивший багром из воды утопленницу – мою маму, обрезал у нее палец с обручальным кольцом. Вся наша семья, вся наша удалая деревня была потрясена этим происшествием.
Я, шестилетний мальчик, долго вскакивал и кричал по ночам – все мне снился жуткий сплавщик, складным ножиком перепиливающий палец у обезображенного водой трупа.
Но то, что повидал я на войне, в общем-то не вмещается в разум, потому как тут же сойдешь с ума, осознав все увиденное и пережитое. Больше всего меня удручало и повергало, нет, не в ужас, не в недоумение, а в полную прострацию – это надругательства над трупами немцев. Иногда полевые немецкие похоронные команды не успевали убрать трупы; наши похоронные команды и вовсе забывали это делать. Они шакалили на полях боев, выворачивали у убитых карманы, обшаривали; без разбора у своих и не у своих убиенных клещами вытаскивали золотые зубы и коронки, обрубали лопатками пальцы с дорогими украшениями. Сплавщик, что надругался над мамой в 31-м году, бьи не одинок. Походившие под коммунистами и в коммунистах, побывавшие в лагерях и удушающих тюрьмах, кадры эти сплошь не знали жалости, не питали уважения ни к живым, ни к мертвым, о прочем и говорить уж не приходится. Лежат вояки немецкие в грязи, в лесу, в поле, раздетые донага, если в кальсонах, то они непременно стянуты до колен, на лобках спалены волосья, у кого и член лопаткой вырублен. Я своими глазами видел труп, грязный, окровавленный труп немецкого солдата, поставленный на распорки, в оскаленных его зубах окурок, рука простерта на запад, и на привязанной к ней дощечке накарябано: «Вперед, на Берлин» – потрудился весельчак-оформитель из советских лагерей, устроил потеху – смеялись, смеялись все мы, проезжая мимо этакого «машкерада»!
Не видел я и не слышал о том, чтобы немцы учиняли надругательства над трупами наших воинов. Они верили в Бога и в то, что перед Богом все мертвые равны. Но… Но вот вам небольшая, сокращенная цитата: «Бригада проходила Дубовые Корчмы. После атаки в поле с вздувшимися животами, с гладкой лоснящейся шерстью, с вытянутыми кверху и застывшими всеми четырьмя конечностями, всюду лежали драгунские лошади, из-под хвоста торчал кал: рядом лежали драгуны австрийские и чешские, с распухшими и почерневшими лицами, с раскинутыми руками, с отброшенными на стороны заржавевшими клинками, тут же, на самой дороге лежали три баварские стрелка в кепи с черными султанчиками. Руки их были молитвенно сложены на груди, потухший взор устремлен в небо, в сжатые губы кто-то воткнул по окурку…»