И раз уж основой этого комментария являются читательские письма, то я продолжу еще немного разговор о них, и прежде всего о тех, кто бранит меня, материт, а то и умоляет не употреблять так называемую ненормативную лексику. Учителя же часто спрашивают: «Для кого вы пишете? Как нам читать ученикам эти выражения?» Письмо В. Ф. Хавьялова из Коврова хлеще того: «Как я буду это читать жене, сестре и больной дочери?» – сами они, видать, читать не умеют. И непременные ссылки на классиков: Тургенева, Чехова, Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского.
Ну, во-первых, авторы писем невнимательно читали классиков, в особенности их письма. Во-вторых, не ручаюсь за Тургенева, а все остальные товарищи, изведав нашей мерзопакостной жизни, послужив в нашей самой страшной армии, да еще повоевав в ней солдатом в окопах, а «не с лейкой и блокнотом», тоже бы не выдержали этикету и крыли бы все на свете, не подбирая салонных выражений, Лев же Толстой, при его норовистом характере и мужицкой прямоте в отношении к слову и российскому политиканству, еще и «зеркало революции» утюгом разбил бы.
Особая статья – отношение высших чинов к роману – оно не то что нетерпимо, оно просто ненавистно, организации пропартийные выступали даже с коллективными протестами. Так, Пермский комитет ветеранов войны свою коллективку даже заверил где-то в верхах, спутав книгу с военным уставом, а писателя, превратив в персональщика, изменившего своей жене иль пропившего взносы. Недаром же я из этого шибко патриотичного города подался в болотную вологодскую глушь, и не зря, ох не зря все, кто вступал со мною в литературу, и даже те, кто начал работать в ней после меня, давно уже оказались на пермском кладбище – так красные патриоты и идейные пермские дубари «залюбили» их, «задушили» в отеческих объятиях.
Есть и от генерала фронтового письмо, от Беликова из Москвы, и не одно. Он давно читает мои и не только мои книги, поэтому я и послал ему рукопись второй книги романа. Вообще-то он положительно отозвался о рукописи, но решительно не согласился с моей концепцией изображения «линии партии» в романе. Написал он мне прямо и честно, что остается все на тех же позициях идейных, что начинал он войну лейтенантом, закончил службу начальником политотдела дивизии, и немудрено, что наши концепции, или, как презрительно произносил это слово классик соцреализма Всеволод Кочетов, – «консепсии», не сходятся.
Генерал Беликов, слышал я, выступил в газете «Труд» с резкой критикой романа, но я редко вижу эту газету и статьи не читал.
Ну-с, дороги мне, конечно, прежде всего отзывы и письма моих друзей и писателей. Самый мой разлюбезный друг, израненный фронтовик Евгений Носов, кое за что поругал роман, но и принял. Другой мой давний друг, бывший командир саперной роты, не единожды раненный, критик Александр Михайлов напечатал в разное время о моих книгах серьезные статьи, из Черкасс написал мне автор Великой песни «Степом-степом» Николай Негода, тоже фронтовик. Высокочтимый писатель из Белоруссии, Василь Быков, давний мой «дружище», как он любит обращаться ко мне, прислал очень пространное письмо о том, что «книга потрясла его». Он, читающий все, что я пишу и печатаю, как и я его тоже, прислал мне вместе с письмом и благодарностью свое сожаление о том, что писал и «выписался» в другое время, а сейчас годы, болезни и особенное отношение «подлейшего» Лукашенко к интеллигенции вовсе затормозили всякое движение культуры и мысли в Белоруссии. «Путних писателей преследуют и травят пуще, чем при коммунистах, и наступило «полное» освобождение от творчества. И хорошо, и свободно на сердце».