– Я не просил платы. Я хотел помочь. Мне не нужны ваши деньги.

На долю секунды сомнение надеждой вспыхнуло в груди, но Вивьен уже успела хорошо изучить Джимми и видела сейчас, как он прячет глаза. Она не почувствовала мстительной радости от его стыда, только опечалилась.

– Знаю, Джимми, что вы хотели помочь и никогда сами не попросили бы денег. Однако я прошу вас их взять. Надеюсь, вы найдете им применение. Пустите их на помощь вашему отцу. Или вашей очаровательной Долли. Если вам так будет легче, считайте, что я отблагодарила ее за огромную услугу, которую она мне оказала, вернув медальон. На эти деньги вы можете пожениться, и пусть все будет идеально, как вы и мечтали: морское побережье, новая жизнь, дети, счастливое будущее.

– Вы, кажется, говорили, что не думаете о будущем. – Голос у Джимми был механический, неживой.

– Я имела в виду, что не думаю о своем будущем.

– Зачем вы это делаете?

– Потому что вы мне симпатичны. – Она крепко взяла его за обе руки. Это были теплые, отзывчивые, добрые руки. – Я думаю, Джимми, что вы хороший человек. Очень хороший. И я желаю вам счастья.

– Звучит так, словно вы прощаетесь.

– Правда?

Он кивнул.

– Наверное, это потому, что я впрямь прощаюсь.

Вивьен подошла ближе, собралась с духом, поцеловала Джимми в губы, прямо посреди улицы – легко, быстро, окончательно, – потом на миг прижалась лбом к его груди, запечатлевая в памяти светлые мгновения.

– Всего вам доброго, Джимми Меткаф. И… прощайте. Теперь уже точно навсегда.

Джимми еще долго сидел на станции, тупо уставясь в чек. Он чувствовал, что его предали, и злился на Вивьен, хоть и понимал, что совершенно не прав. Только… Только почему она с ним так поступила? И почему теперь, когда план Долли позабыт и они стали друзьями по-настоящему? Не связано ли это как-то с загадочной болезнью Вивьен? В ее словах была какая-то обреченность, и Джимми это тревожило.

День за днем, отбиваясь от вопросов отца «Скоро ли придет твоя милая барышня?», он ломал голову, как быть с чеком. Больше всего хотелось разорвать гнусную бумажку в клочки, но разум напоминал: это ответ на все твои молитвы, решение всех проблем, то, о чем можно было только мечтать.

В тот вечер он снова должен был встречаться с Долли в «Лайонс» и сейчас никак не мог решить, брать ли с собой чек. Джимми то вынимал его из «Питера Пэна», то вкладывал обратно и прятал книгу подальше с глаз. Потом глядел на часы и повторял все по новой. Он уже опаздывал и знал, что Долли ждет: она позвонила в редакцию и передала, что должна показать ему нечто важное. Она сидит, смотрит на дверь большими ясными глазами, и он никогда не сможет объяснить ей, что утратил нечто редкое и драгоценное.

Чувствуя себя так, будто вокруг него сгустился весь сумрак мира, Джимми сунул «Питера Пэна» в карман и пошел на встречу с невестой.

Долли сидела за тем же столиком, за которым впервые изложила свой план. Джимми сразу ее заметил, потому что она была в своей жуткой белой шубке. Уже давно потеплело, но Долли все равно отказывалась ее снимать. В сознании Джимми шубка оказалась так тесно связана с омерзительной идеей шантажа, что при одном взгляде на белый мех ему стало муторно.