Я снова сел в машину и вернулся в Бока-Ратон. Входя в дом, я обнаружил у двери тетрадь Лео, знаменитую «Тетрадь № 1». Пролистал ее, она была девственно чистой. Я забрал ее и пошел в свой кабинет.
Схватил ручку и дал ей свободно летать по страницам тетради, лежавшей передо мной. Так было положено начало «Книге Балтиморов».
46
Балтимор, Мэриленд,
декабрь 2004 года
Спустя две недели после Драмы нам отдали тела Вуди и Гиллеля, и мы наконец смогли предать их земле.
Их похоронили в один день, рядом, на кладбище Форрест-Лейн. Ослепительно сияло зимнее солнце, природа словно пришла попрощаться с ними. На церемонии присутствовали только самые близкие. Я произносил речь перед Арти Кроуфордом, своими родителями, Александрой и дядей Солом, державшим в каждой руке по белой розе. Из его глаз под темными очками струился нескончаемый ручей слез.
После погребения мы обедали в ресторане «Марриотта», где мы все поселились. Странно было находиться не в Оук-Парке, но дядя Сол все еще не мог вернуться домой. Его номер был рядом с моим, и после обеда он сказал, что пойдет отдохнуть. Встал из-за стола, пошарил в кармане, проверяя, там ли магнитный ключ. Я проводил его взглядом, примечая расхристанную рубашку, небритый подбородок — потом он окончательно отпустит бороду, — усталую походку.
Он сказал нам: «Пойду к себе в комнату, отдохну», но, увидев, как за ним закрылись двери лифта, я едва не крикнул, что его комната не здесь, что его комната в десяти милях к северу, в квартале Оук-Парк, на Уиллоуик-роуд, в великолепном, роскошном, удобном доме Балтиморов. В доме, где всюду раздаются веселые песни трех мальчишек, связанных торжественной клятвой Банды Гольдманов, любящих друг друга как братья. Он сказал нам: «Пойду к себе в комнату, отдохну», но его комната находилась в трехстах милях к северу, в чудесном доме в Хэмптонах, где прошли наши счастливые дни. Он сказал нам: «Пойду к себе в комнату, отдохну», но его комната была в тысяче миль к югу, на двадцать седьмом этаже «Буэнависты», где стол к завтраку всегда накрывали на пятерых — для них четверых и для меня.
Он не имел права говорить, что этот номер с пыльным паласом и продавленной кроватью на восьмом этаже балтиморского «Марриотта» — его комната. Мне нестерпимо было это слышать, я не мог допустить, чтобы Гольдман-из-Балтимора ночевал в том же отеле, что и Гольдман-из-Монклера. Я извинился, встал из-за стола и попросил дать мне машину, чтобы съездить в ближайший магазин. Александра поехала со мной.
Я отправился в Оук-Парк. По дороге встретил патруль и сделал ему тайный знак нашего племени. Потом остановился у дома Балтиморов. Вышел из машины и с минуту постоял, глядя на дом. Александра обняла меня. Я сказал:
— Теперь у меня осталась только ты.
Она крепко прижала меня к себе.
Потом мы немного побродили по Оук-Парку. Сходили к школе Оук-Три, я узнал баскетбольную площадку, она нисколько не изменилась. Потом мы вернулись в «Марриотт».
Александра выглядела неважно. Ее переполняла печаль, но я чувствовал, что здесь кроется еще что-то. Спросил, что случилось, но она ответила только, что это связано с гибелью Гиллеля и Вуди. Она что-то недоговаривала, я прекрасно это видел.