И я отпустил.

Отпустил всё во Вселенной.

Все, кроме ее руки.

Я очнулся в больнице.

Впервые в жизни пробуждение встретило меня серьезной физической болью. Была ночь. Изабель посидела со мной немного и уснула там, на пластиковом стуле. Но потом ей велели ехать домой. Так я остался наедине со своей болью, чувствуя, насколько беспомощен человек. Я лежал в темноте, заклиная Землю вращаться быстрее, чтобы она снова повернулась к Солнцу. Чтобы трагедия ночи стала комедией дня. Я не привык к ночи. Конечно, я видел ее на других планетах, но таких темных ночей, как на Земле, не знавал нигде. Они здесь не самые долгие, но самые глубокие, самые одинокие и самые красивые в своей трагичности. Я успокаивал себя случайными простыми числами. 73. 131. 977. 1213. 83719. Каждое как любовь, неделимая ни на что, кроме единицы и самого себя. Я силился вспомнить более крупные простые числа. Но понял, что даже математические способности покинули меня.

Врачи осматривали мои ребра, глаза и уши, заглядывали в рот. Обследовали мозг и сердце. Мое сердце медиков не заинтересовало, хотя сорок девять ударов в минуту показалось им маловато. Что до мозга, их несколько встревожила средняя борозда височной доли, поскольку там наблюдалась необычная нейроадаптивная активность.

— Такое впечатление, будто из вашего мозга что-то изъяли и новые клетки пытаются это возместить. Однако очевидно, что всё в норме и ничто не повреждено. Это крайне странно.

Я кивнул.

Конечно, забрали, только ни один человек, ни один земной врач никогда не поймет, что именно.

Это была трудная проверка, но я ее прошел. Я был совсем как человек.

От боли, которая до сих пор пульсировала у меня в голове и лице, мне дали парацетамол и кодеин.

В общем, я отправился домой.

На следующий день меня пришел проведать Ари. Я лежал в постели. Изабель ушла на работу, а Гулливер, похоже, действительно, в школу.

— Ну и видок у тебя, дружище.

Я улыбнулся и поднял со лба мешочек с мороженым горохом.

— Удивительное совпадение, но чувствую я себя тоже препаскудно.

— Надо бы заявить в полицию.

— Я сам подумываю об этом. Изабель тоже считает, что надо заявить. Только у меня что-то вроде предубеждения, понимаешь. После того как меня арестовали за то, что я был голый.

— Да, но нельзя же, чтобы психи разгуливали по городу и метелили кого вздумается.

— Знаю. Знаю.

— Слушай, приятель, я просто хочу сказать, что ты молодчага. Знаешь, защищать вот так свою жену — это по-джентльменски. Снимаю шляпу. Ты меня удивил. Я не принижаю тебя, не подумай, но я не знал, что ты у нас такой рыцарь без страха и упрека.

— Значит, я изменился. У меня повышенная активность в средней борозде височной доли. Наверное, все дело в ней.

Похоже, Ари это не убедило.

— В любом случае ты становишься человеком чести. А среди математиков это редкость. В отличие от нас, физиков, у математиков обычно кишка тонка. Только не напортачь с Изабель. Понимаешь, о чем я?

Я долго смотрел на Ари. Он хороший человек, я это видел. Ему можно доверять.

— Помнишь, Ари, я хотел кое-что тебе рассказать? В университетском кафе?