Она хотела заняться сексом на полу, что было чрезвычайно неудобно. Раздевая друг друга, мы целовались, но эти поцелуи, в отличие от наших с Изабель, не сближали. То были поцелуи, обращенные в себя, поцелуи ради поцелуев, театральные, поспешные, псевдопылкие. И, кроме того, саднящие. Мое лицо еще не зажило, а метапоцелуи Мэгги, похоже, не учитывали возможность боли. Когда мы оказались голыми, точнее, когда оголились те наши части, которые нужно было оголить, это стало походить на какую-то причудливую борьбу. Я смотрел на лицо, шею и грудь Мэгги и вспоминал, насколько чуждо мне человеческое тело. С Изабель у меня никогда не возникало чувства, что я сплю с инопланетянкой, но с Мэгги уровень чуждости граничил с ужасом. Я испытывал физиологическое удовольствие, временами даже очень сильное, но оно было строго локализованным, анатомическим. Я вдыхал запах ее кожи, и мне нравилось, как она пахнет, нравилась эта смесь кокосового лосьона и бактерий, но разум пребывал в жутком состоянии, и не только из-за головной боли.

Почти сразу после того, как мы начали заниматься сексом, у меня возникло ощущение тошноты, словно от перепада высоты. Я замер. Отстранился от Мэгги.

— Что случилось? — спросила она.

— Не знаю. Но что-то случилось. Как-то неправильно все это. Я понял, что не хочу сейчас испытывать оргазм.

— Поздновато для кризиса совести.

Я правда не знал, что случилось. В конце концов, это всего лишь секс.

Я оделся и обнаружил, что у меня четыре пропущенных вызова на мобильном.

— До свидания, Мэгги.

Она рассмеялась.

— Передавай привет жене.

Я понятия не имел, что тут смешного, но решил быть вежливым и улыбнулся в ответ, прежде чем выйти на прохладный вечерний воздух, в котором как будто увеличилось количество углекислого газа.

— Ты поздно пришел с работы, — сказала Изабель. — Я волновалась. Думала, что до тебя добрался тот человек.

— Какой человек?

— Тот амбал, что раскроил тебе лицо.

Изабель сидела в гостиной, в доме, стены которого были заставлены книгами по истории и математике. В основном по математике. Она убирала ручки в стакан и смотрела на меня строго. Потом чуть смягчилась.

— Как прошел день?

— Ничего, — сказал я, ставя на пол сумку, — нормально. Провел пару. Пообщался со студентами. Позанимался сексом с той девушкой. Моей студенткой. Мэгги.

Странно: у меня было ощущение, что эти слова заведут меня на какую-то опасную тропу, но я все равно их сказал. Изабель же потребовалось немало времени, чтобы усвоить эту информацию, даже по человеческим меркам. Тошнота не проходила. Скорее наоборот, усиливалась.

— Не смешно.

— Я не пытался шутить.

Изабель долго смотрела на меня. Потом выронила авторучку. Крышечка отлетела. Разлились чернила.

— О чем ты говоришь?

Я повторил. По-видимому, ее больше всего интересовало сообщение о том, что мы с Мэгги занимались сексом. Интерес был настолько велик, что Изабель начала задыхаться и запустила стаканом с ручками в направлении моей головы. А потом расплакалась.

— Почему ты плачешь? — спросил я, хотя уже начинал понимать почему. Я подошел ближе. И тут Изабель набросилась на меня, замолотив руками с такой скоростью, какую только допускали законы анатомии. Ее ногти царапали мне лицо, добавляя свежих ран. Потом она замерла и просто смотрела на меня, как будто у нее тоже появились раны. Только невидимые.