— Я тебя тоже, иначе никогда не согласилась бы променять свой дворец на убогую тахту и пятиметровую кухню… Но учти, каждый день не получится. Давай так: когда ты дежуришь — я у себя дома. Согласна? И потом, не могу же я надолго бросить мою «веселую семейку»!
Полина рассмеялась, вспомнив Ленкиных постояльцев.
Дело в том, что некоторое время назад Куприянова неожиданно обнаружила у себя в летней терраске рыжего мохнатого зверя. Поначалу она ужасно испугалась, когда из темноты на нее выпучились два зеленых горящих глаза. И только потом разглядела, что это собака, причем очень толстая и неповоротливая. Она настороженно смотрела на Ленку, свесив вперед свои мохнатые уши-лопухи, лежа на летнем топчане, накрытом старым ковром. Ленка зажгла свет и начала рассматривать нежданную гостью. Собака действительно была большая, но вовсе не толстая, как показалось сначала, а просто глубоко беременная. Она совершенно спокойно дала себя погладить, словно доверяла Ленке безоговорочно. У нее оказалась густая, но ужасно свалявшаяся рыжая шерсть, шершавый теплый язык, которым она немедленно облизала Ленкины ладони, и зеленые, очень похожие на ее собственные, глаза. После такого знакомства первоначальное желание во что бы то ни стало выселить захватчицу испарилось без следа. Фрося осталась жить в терраске, а Куприянова стала исправно кормить свою новую жиличку. И вот неделю назад у Фроси родилось пятеро детишек. Маленькие слепые комочки были очень похожи на свою мамашу: все, как один, рыжие и с оттопыренными мягкими ушами. Ковер на топчане был безнадежно испорчен, но счастливая Фроська упорно отказывалась переселяться в дом.
…Полина подошла к окну и машинально нарисовала на запотевшем стекле колокольчик на изогнутой ножке — единственное, что умела рисовать. В контурах стал виден двор и серые, словно проеденные жучком-точильщиком мартовские сугробы. Ленивое утро нехотя вползало в Москву, и не верилось, что через какие-нибудь два месяца все станет зеленым и светлым, что лето уже не за горами и совсем скоро легкий южный ветерок принесет долгожданное тепло. Все встанет на свои места.
Из подъезда вышел Митька Воронцов. Она узнала его по светлым растрепанным волосам — он никогда не носил шапку, — и по неизменному ноутбуку, который, как всегда, болтался в мягкой серой сумке на плече. В этот раз он тащил в руке еще один пухлый баул.
Митька учился в той же школе, что и она, но был на два года младше. Веселый, с озорными глазами, жуткий хулиган и лоботряс, он в последних классах серьезно увлекся информатикой. «ПТУ — вот твой потолок! Дай Бог, хоть туда бы поступить! Будешь слесарем при ЖЭКе, или станешь на заводе детальки точить!» — ворчала старенькая завуч Кира Ильинична, с ужасом глядя в дневник Воронцова, где даже тройка была очень редкой гостьей. Но в девятом классе отец Митьки подарил ему компьютер. Начиная с того самого памятного дня, вся жизнь Митьки Воронцова — двоечника и разгильдяя — неожиданно для всех перешла на другие рельсы. Словно какой-то неведомый стрелочник-волшебник одним легким движением руки вдруг перевел стрелки, и поезд, набирая скорость, пошел не под откос, как прежде, а стал уверенно взбираться в гору. По литературе и биологии у него, конечно, так и остались слабые тройки, но Митька приналег на математику и физику; записался на подготовительные курсы в институт, засел за учебники. Все вечера он теперь проводил не в подворотне, а за компьютером, который в шутку называл «мой железный я». А когда он поступил в МГТУ имени Баумана, удивлению окружающих не было предела.