Когда в Грузии каждый день проводились митинги, он говорил мне: «Идём, я должен успокоить их» — и, встав среди митингующих, проповедовал, и все как‑то успокаивались.
Однажды мы собрались отлучиться из монастыря. Старец предупредил: «Не уезжайте — будут неприятности». Мы не поверили и поехали. В дороге мы попали в аварию и только чудом остались живы. Когда вернулись, старец сказал, что он много молился, чтобы мы вернулись живыми.
Однажды он рассказывал: «Когда я был маленьким, мне захотелось побывать на могиле преподобного Антония Марткопского[37]. По дороге я очень проголодался. Валясь с ног от усталости, я заснул прямо на земле, а когда открыл глаза, увидел мужчину. Он дал мне хлеб и воду и исчез. Когда я добрался до монастыря и увидел икону Антония Марткопского, то понял, что человеком, спасшим меня от голода, и был сам преподобный Антоний. С тех пор вот уже много лет я хочу отслужить молебен на его могиле». К сожалению, он этого так и не смог сделать. В этом виновата и я. У меня не нашлось времени отвезти его на могилу Антония Марткопского, хотя он об этом меня не раз просил.
Бог да простит всех, кто в чём‑то провинился перед ним, ведь мы до конца не понимали, кто он, и не оказывали должного уважения этому удивительному старцу.
Однажды мне приснился сон, будто меня назначили келейницей отца Гавриила: я ухаживаю за ним, а он учит меня богоугодной жизни. На следующий день владыка Даниил позвал меня к себе и, по рекомендации игуменьи Кетевани, поручил ухаживать за больным старцем. Я тут же с радостью побежала к отцу Гавриилу и рассказала ему о своём сне и о благословении.
Тогда я очень мало знала о монашеской жизни. Мои знания исчерпывались всего лишь несколькими духовными книгами, прочитанными мной. Поэтому я с большим интересом наблюдала за отцом Гавриилом и сравнивала его жизнь с жизнью святых.
Помню такой случай. Принесли трапезу. Это была рисовая каша. Мне очень хотелось есть. Старец, который в это время чистил рамы икон, поднял голову и сказал: «Ешь, если хочешь», затем, взяв маленькую миску, тряпкой почистил её и подал мне. Я попробовала кашу — она сильно пахла керосином, но я молча, через силу, все съела. Старец взял у меня миску, понюхал её и, улыбаясь, спросил: «Кажется, тряпка была в керосине, как же ты ела?» Потом спросил, хочу ли я учиться. Я сказала, что хочу. «Но тогда хорошо запомни, что ты сама желаешь учиться», — сказал старец и ещё раз попросил меня чётко повторить мой ответ.
Раньше в монастыре отцы устраивали новичку такое испытание: говорили грубые слова, проверяя его. Если тот терпеливо сносил поношения, его оставляли в монастыре, а того, кто не хотел терпеть и злился, отправляли обратно в мир.
Старец начал «учёбу». Иногда он выгонял меня из кельи. Тогда я вспоминала, что я сама согласилась учиться, и возвращалась обратно, каялась, просила прощения, и он меня принимал с большой радостью. Иногда намеренно сердил меня, чтобы обнажались слабые места моей грешной души. Отец Гавриил заранее говорил: «Сегодня с тобой поссорятся, посмотрим, как ты вытерпишь». Испытала я и клевету, и обиды, и оскорбления. Бывало так, что я не могла терпеть этого, а он, заранее всё чувствуя, со слезами вразумлял меня: «Дочка, я хочу, чтобы ты быстрее возрастала. Когда ты будешь меня вспоминать, вспомни и то, как я тебя сердил. Чем больше я тебя искушал, тем сильнее любил».