Моя остановка на обочине, появление машины — и распаленное ревностью сознание толкнули ее на отчаянный поступок.

Признаюсь, все-таки я не ожидала от Шараповой такой свирепости — ведь она толкнула меня навстречу смерти. Мало чего изменило в наших эмоциях появление цветных телевизоров и микрокалькуляторов. Мы по-прежнему, как и во времена строительства пирамид, можем неуправляемо и любить, и ненавидеть, и сейчас мне было даже странным, что я могла думать иначе.

Я не села в автобус, прошла мимо остановки — на ходу лучше думалось.

Что там ни говори, а Брагин сделал хороший ход. Еще бы чуть-чуть…

Я спросила себя: не многовато ли в моей работе этих самых «чуть-чуть»? И в деле Аллаховой, когда я разоблачила бухгалтера Башкова, а он перевернул лодку, в которой мы сидели. Я могла бы и утонуть, и замерзнуть в осенней холодной воде Обского моря… да и замерзла бы, наверное, не разыщи меня Максим… Могла быть избита дружками мстительной Жаклин, неосторожно попавшись на нехитрое ее приглашение… Может, где-то я себя опрометчиво веду? Да вроде нет — простое соединение случайностей. Доля риска, конечно, есть… Так риск, как говорит мое начальство, нам по штату положен.

Снеговой заряд прошел, отдельные крупные снежинки еще ложились на лицо, я либо смахивала их перчаткой, либо они успевали растаять и холодными капельками сбегали за воротник.

Наверное, не нужно рассказывать полковнику о сегодняшнем происшествии. К делу, которое я веду, это отношения не имеет, как я считаю. А полковник Приходько может заключить, что я излишне резво начала входить в опасное сближение со своими подозреваемыми, и если это те самые, которых мы ищем, то я могу встретиться и с более серьезными неприятностями, и полковник постарается меня от них уберечь и, чего доброго, передоверит продолжение раскрытия кому-либо другому, более осторожному. А несмотря на все мои сомнения, азарт охотника мешал мне остановиться, я начала этот поиск и сама доведу его до конца…

Вот про пуговицу я расскажу.

— Какая пуговица? — спросил полковник Приходько.

— Обыкновенная, — ответила я. — Пластмассовая, размером с копеечную монету, молочного цвета и с серебристой полоской по ободку. Похожа на пуговицу от женской блузки. Но могла быть пришита и к рубашке самого Тобольского.

— А могла и просто потеряться из домашнего набора, — заметил полковник.

— Могла потеряться, — согласилась я. — Но когда человек собирается пришивать пуговицу и роняет ее на пол, то обычно поднимает ее. Правда, если она закатится под диван и ему лень ее доставать, то он возьмет другую. Но пуговица не похожа на новую, серебристая полоска по ее ребру чуть потерлась и около отверстий остались следы иголки. Пуговица была, несомненно, пришита и оторвалась. Или ее оторвали… Я, конечно, не брала ее в руки, вероятно, на ней еще остались следы пальцев, и даже если эта пуговица с блузки Зои Конюховой, то отпечатки, думаю, будут не ее.

Полковник Приходько не спросил меня, почему я не захватила пуговицу с собой, видимо, согласился — пусть все подозрительные вещи пока остаются на своих местах. Достаточно того, что эту пуговицу я увидела.