Первый акт нашей весёлой драмы случился в «перестройку».

Не поверите, но это сами литераторы первыми начали голосить: отчего это наш брат существует на свои доходы от книг, что за ерунда?

«Нигде в мире, — рассказывали нам, — такой ситуации нет! Она ненормальная! Все писатели существуют на должности “профессоров при университетах” — читают лекции и получают за это».

Инициатива, конечно, принадлежала тем, кому не очень доставалось от литературного пирога в советские годы, но всё равно, право слово, всё это несколько отдавало идиотизмом.

Вот мы имели ситуацию, при которой поэты — поэты! — зарабатывали на хлеб поиском нужных рифм и стихотворных размеров — нигде в мире действительно ничего подобного не было и уже не будет, — но вместо того, чтоб порадоваться подобному обстоятельству и гордиться им, мы самозабвенно обругали и разрушили свои уникальные достижения.

«Будем ходить в рванье и похмеляться плохим пивом, лишь бы доказать, что советский режим — дурак» — такова была позиция писателя. Сам ты дурак.

Российские университеты, естественно, не в состоянии никаким литераторам платить достойную зарплату за лекции, поэтому «цивилизованный европейский вариант» у нас не прижился.

При университете трудился, навскидку, один Евгений Александрович Евтушенко, но университет этот находится в США.

В итоге среднестатистический русский писатель, занимающийся, с позволения сказать, серьёзной литературой, а не производством дамских романов или серийных детективов, стремительно превратился в маргинала.

На Западе, открою я вам тайну, писатель давно уже маргинал: живёт на стипендии (если дадут), выступления в библиотеках (если позовут) и прочие параллельные доходы. Но у нас, как мы помним, стипендии писателям приходило в голову выплачивать только отдельным з/к, а библиотеки такие бедные, что не то чтоб писателя привезти в гости — они и книг-то его не могут купить.

Девяностые и «нулевые» писатели переплывали на подручных средствах.

Во-первых, пилили всевозможные литературные фонды: эта глупая советская власть надавала писателям земель и зданий, а когда она самоликвидировалась, самые ловкие из пишущей братии успели пристроиться к «активам» и «пассивам». Эхо кромешного межписательского дележа по сей день время от времени выплёскивается в прессу. Писателя Юрия Полякова не так давно вообще чуть не убили вместе с женой на родной переделкинской даче.

Во-вторых, литераторы действительно пошли работать кто куда — но на этот раз ни одна сволочь не печалилась об их судьбе; сами же писатели, сидевшие в своих дырах без света и тушёнки, отчего-то предпочитали рассказывать про страдания Андрея Платонова, а не про то, в кого они превратились. Блаженные, да и только.

Помню, разговариваю с бардом Александром Дольским, говорю: «Что ж вы так ругали прежние времена — вас тогда не издавали, но и сейчас не издают. Зато тогда у вас вышло десять дисков на “Мелодии”, которые разошлись миллионными тиражами». «Зато сейчас я могу издать книгу на свои средства», — уверенно ответил он мне.

Кто угодно может. Тираж 500 экземпляров, 480 хранятся у автора под диваном. Издал на собственные деньги книжку, осталось докупить на собственные деньги читателей.