Впрочем, эти мастера — тоже тоскливые исключения.

Потому что иные провинциальные отделения писательских союзов — кошмар не меньший, чем сборы молодых и ранних. Тут молодые, самодостаточные и надутые дураки, там — древние и озлобленные. Ничего давно не знающие, но всех презирающие неистово и горестно.

Влезут в свою паутину, покроются мхом, вырастят мутные, подозрительные глаза — и глядят этими подозрительными глазами из паутины: не жид ли приехал? А кто тогда?

«Вы там, в своей Москве…», — говорят.

Я к ним в их миллионник приехал из своей деревни, где живёт пять человек, а они мне про мою Москву рассказывают, вот ведь, а.

Хотя большинство из них, слава богу, и не доходят на встречи.

Видел тут в одном чудесном писательском блоге запись: «К нам в Петербург приедут Быков и Прилепин. Не хочу отвлекаться на эту мелкотравчатую суету. Лучше пойду и напишу несколько волшебных строк».

Прелесть.

Иди напиши несколько волшебных строк, волшебник.

Своим волшебным пером.

Профессию литератора скоро упразднят. Надо это спокойно признать.

Маяковский и Есенин жили на свои стихи. Вознесенский и Рождественский очень хорошо жили на свои стихи. Астафьев и Белов жили на свою прозу. И Василий Аксёнов тоже — пока не уехал.

Те, кого публиковали, — жили на свой литературный труд.

Те, кого не всегда публиковали, — работали кем попало. Отсюда апокриф, что Андрей Платонов был дворником при Литературном институте. Вот какая, мол, проклятая советская власть. Сегодня сорок лучших писателей могут устроиться дворниками при всех институтах Москвы — никто и бровью не поведёт: а чего вы хотели, господа? Чтоб вас кормили за ваши метафоры?

Есенин в 1924 году хвалился, что только ему, Маяковскому и Ахматовой платят по рублю за строчку. Рубль — он весил тогда. У Маяковского была первая в Москве иномарка, с личным шофёром. Есенин вывез из деревни в Москву двух своих сестёр, снял им жильё, они начали учиться.

Есенину было двадцать девять лет, пацан, когда с ним встречался Троцкий, а Фрунзе требовал, чтоб поэту организовали на советском Кавказе видимость Персии. А то страшно отпускать в Персию такого ценного человека — сочинителя стихов.

Может, вы не знаете, так я расскажу: сегодняшний поэт, перебравшийся в Москву, — это такой весёлый бомж, которому никто, никогда и ни за что не платит. Нет в природе ни Троцкого, ни Фрунзе, никакому чиновнику даже в голову не взбредёт позаботиться о поэте. Впрочем, вру, Михаил Ходорковский выплачивает десяти (очень хорошим) поэтам ежемесячные стипендии — но это всё-таки другая история.

…потом, конечно, за стихи ещё и убивали — не надо нам об этом напоминать, мы в курсе.

Потом снова не убивали, а только иногда грозили им кулаком и обещали кузькину мать. Поэты делали вид, что очень пугались.

На публикацию подборки стихов в толстом журнале при соввласти можно было сносно существовать месяц, а то и больше, за книжку же давали столько, что хватало на полгода богемной жизни.

Сотруднику ГАИ можно было показать «корочки» члена Союза писателей, и в ответ лейтенант отдавал честь, «корочки» возвращал и говорил: «Аккуратнее, товарищ писатель!»