Потом она работала в Наркомпросе, потом была директором школы, а потом пошла учиться - стали требовать диплом, которого у нее не было, - и окончила педагогический институт, когда ее собственные дети уже раздумывали над тем, в какой институт им поступать.

Когда Вера Алексеевна приходила домой, ей надо было готовиться к экзаменам, проверять тетради или немедленно уходить на совещание.

- За детей я все равно спокойна, - говорила она, - им не с чего становиться плохими. - И закуривала папиросу.

Когда настала война, семья разделилась. Отца проводили на фронт. Помолодевший в военной форме, он улыбался своим взрослым детям до последней секунды прощания. И они на долгие годы запомнили его напряженное, застывшее, улыбающееся лицо. Отчаяние пронизало их, когда отец уходил, чуть сгорбившись, и обернулся и в последний раз посмотрел на них. Уже было поздно, они уже не могли выразить ему, как они его любили. Как они всегда были невнимательны к отцу, не жалели, не ценили! Поздно, он скрылся в толпе, затерялся среди других таких же отцов, уходивших на фронт в первые дни войны. Теперь оставалось только ждать. Согнутая спина, застывшая улыбка на добром лице...

Вера Алексеевна уехала из Москвы в эвакуацию с детским интернатом, тетю Надю Алексей забрал к себе на завод. В квартире жила одна Лена - она училась в медицинском институте. И остался московский адрес, старый синий помятый почтовый ящик на дверях.

Прошла война, и семья Изотовых опять собралась вместе. Вернулся отец, снял погоны майора инженерных войск, пошел в свое строительное управление, оттуда - на стройку.

Вера Алексеевна опять стала преподавать историю СССР, курила и нервничала по пустякам.

Теперь в редкие свободные вечера Алексей не убегал, а садился с отцом на диван и слушал: о сдаче объекта - жилого дома, о мошенничестве кладовщицы, о неувязках штатного расписания. Отец, как всегда, никого не винил, никого не ругал, но он словно жаловался своему взрослому, умному сыну на бесконечные неприятности, потому что строить в те годы было трудно.

- Папочка, только не попади под суд, - говорила Лена, услышав об очередной неприятности отца.

- Не попади, - усмехался отец, и его голубые глаза за стеклами роговых очков смотрели весело и добродушно. - Попробуй не попади.

Казалось, все его усилия сводились к тому, чтобы что-то, все-таки выстроить и не попасть под суд.

Последнее время у Кондратия Ильича появилось увлечение. Старого москвича, безумно занятого человека вдруг потянуло прочь из города, к природе. Теперь в субботу и воскресенье он ездил на дачу к приятелю и там, на отведенном ему клочке земли, разводил тюльпаны, ирисы, георгины. Он немного даже стыдился своего увлечения и говорил: "Поеду поработаю стариком садовником".

Вера Алексеевна слушала эти слова с насмешливой улыбкой, она была городской человек и не понимала стремлений мужа, а если Вера Алексеевна не понимала, то она и не одобряла. А если она не одобряла, то выражала это резко и прямо.

- Все от лени, - говорила Вера Алексеевна.

Ликвидация безграмотности в стране волновала в свое время Веру Алексеевну куда больше, чем здоровье мужа. О своем она вообще никогда не думала. "А, - говорила она, - болеть будем потом. Сейчас надо дело делать". Она была воспитана эпохой, ни одна заметка в газете не ускользала от ее внимания, но она многое не знала, например о своей дочери, которую очень любила.