По-моему, это было, когда я еще едва умел ходить и самостоятельно передвигаться по комнате. Не знаю почему, но мать била меня смертным боем. Когда я начинал плакать, она могла затащить меня в ванную, засунуть в наполненную ванну и окунуть мою голову под воду. И, наблюдая, как я задыхаюсь и корчусь от муки, негромким равнодушным голосом напевала эту самую песенку. Пусть даже казалось, что мое сердце вот-вот разорвется в клочья, поскольку вода полностью заполняла мне рот и нос, я все равно слышал ее пение. Когда песенка заканчивалась, она отпускала меня и отправлялась приложиться к бутылке. Все это регулярно повторялось достаточно продолжительное время. Через несколько лет я даже привык к тому, что меня засовывают с головой в наполненную ванну.
Когда, вдоволь натешившись, моя мать отправлялась на поиски спиртного, я вылезал из воды — после этого обычно меня рвало — и, вытирая слезы, машинально гудел под нос мелодию этой песенки, которая продолжала звучать у меня в голове. Она должна была пугать меня до чертиков, но эта мелодия просто навеки поселилась у меня в мозгу. Я очень хотел, чтобы она умолкла, но ничего не выходило.
Не помню, сколько раз был избит до полусмерти, после чего ходил весь в синяках. Знаю, что время от времени попадал в больницу, но все эти воспоминания — лишь фон для песенки, словно видеоряд в музыкальном клипе. То, что впивалось мне в сердце десятками острых иголок, вытягивало из меня все жилы — это тот самый мотивчик.
Стоило ему зазвучать, как я уже знал, что за этим последует. Песенка была сигналом о том, что сейчас будет больно.
И вот эту-то песенку я вдруг услышал опять.
Пока я холодной ранней весной стучал молотком в садовом сарае, она разом пооткрывала все замки той потаенной комнаты, о которой я вроде бы окончательно забыл.
Прошло уже несколько лет, и моей матери было уже до меня никак не добраться, но стоило послышаться знакомым звукам, как я вновь превратился в того трех- или четырехлетнего ребенка и задрожал от страха, припомнив те ужасные случаи, когда захлебывался в ванне, когда в меня тыкали острыми ножницами или отбивали мне мясо от костей.
Если б я узнал песенку с первой строчки, то сразу выключил бы приемник, — но лишь после того, как зазвучал припев, сообразил, что это та самая, которую так любила напевать моя мать. Я не понимал, о чем поют, но сама песенка, льющаяся из радиоприемника, исполняемая чистым и слегка насмешливым голосом, сильно отличалась от той, что частенько напевала моя мать. Я просто не мог поверить, что мелодия, служившая фоном к действиям, оставляющим меня с гноящимися ранами, переломами и шрамами, на самом деле звучит довольно жизнерадостно и беспечно, словно она из какого детского мультика.
Я швырнул молоток на землю и зашел в дом, где замотал голову одеялом и стал ждать, когда эта песенка уйдет прочь. Но она, вновь ожившая, все громче и громче звенела у меня в голове. И вскоре я поймал себя на том, что подпеваю ей в такт. От этого мороз пробежал по коже.
Одна из девочек постарше, услышав, как я мычу какую-то мелодию, спросила у меня, откуда я знаю эту песню. Поначалу я просто не мог ничего ответить. Потом как-то ухитрился отговориться — мол, она просто звучит у меня в голове.