Я отправился с ней, поскольку мне все равно было некуда больше пойти, но про себя решил: если мне там не понравится, можно будет в любой момент сбежать. Но только представьте: все меня ждут, ждут с распростертыми объятиями! Там были три девчонки: одна классе в седьмом, другая в старших классах, и еще одна даже младше меня.

И еще там был яблоневый сад с сотней яблонь.

Девчонки ждали меня в тени дерева прямо у ворот, и когда мы подъехали на такси, все вскочили и бросились открывать перед нами калитку.

Та, что постарше, помогла мне выбраться из машины, поскольку я до сих пор был на костылях, а средняя взяла мою сумку. Самая маленькая бросилась матери в объятия и посмотрела на меня. Глаза ее не были холодными — наоборот, полны тепла и любопытства.

Даже теперь, когда я мысленно возвращаюсь к тому дню, мне кажется, что это было больше похоже на сон.

Женщина сказала, что я могу оставаться у них, пока ко мне не вернется память. Заглянув за ворота, я и впрямь почувствовал себя как дома. Казалось, что я долго шатался по каким-то темным местам и наконец-то нашел дорогу домой.

Знаете, как красив яблоневый сад в июне?

Приятно было просто смотреть на зеленые яблочки, еще совсем маленькие, гроздьями свисающие с веток. Когда я показал на них, женщина улыбнулась и произнесла: «Просто немножко подожди, пока они созреют, — тогда ешь, сколько влезет».

И в этот момент темная комната в моем сердце провалилась куда-то в самые глубины подвала моего подсознания.

Да, я могу жить здесь! Да, я могу обрести новую жизнь! Больше не надо никуда бежать, не надо постоянно озираться по сторонам, трепеща от страха!

Я прожил там пять или шесть лет.

Как и сказала мне женщина, никто не запрещал мне, когда яблоки созрели, наедаться от пуза — хрустеть ими, пока рот не слипался от сладости. Девчонки по утрам собирали опавшие за ночь яблоки. Все остальные ели помятые или червивые, но я обирал самые крупные, самые зрелые яблоки прямо с веток. И все же женщина ни разу и словом против этого не обмолвилась — лишь смотрела на меня с теплой улыбкой на лице.

Если б не эта песенка — если б я ее тогда случайно не услышал, — то я так и жил бы в том саду, глядя, как наливаются яблоки, подрезая ветки, прореживая кроны и опрыскивая деревья инсектицидами.

В тот день я вытащил на двор поломанные ящики для яблок, чтобы сколотить их заново. К тому времени у меня тоже появились свои обязанности по дому — даром я свой хлеб не ел. Яблони были еще не в полном цвету, но все яблоки из погреба мы уже продали и теперь наводили в нем порядок.

И тут при звуке песенки из стоящего рядом радиоприемничка моя рука с молотком замерла в воздухе.

Эта песенка буквально вонзилась мне в уши, мое сердце затрепетало, и я ощутил удушье.

Поначалу не понял почему.

Вытер со лба холодный пот, с усилием выдохнул. Но тревога и страх никуда не девались. Рука, держащая молоток, задрожала. Ощутив дурноту, я поспешно выключил радио, но уже понимал, что происходит нечто ужасное.

Бросился на землю и увидел молоток у себя в руке. Песенка продолжала назойливо крутиться в голове. Я ведь вроде рассказывал о самом раннем своем воспоминании? Ну да — про тот день, когда я едва не задохнулся, придавленный подушкой. Так вот: другое воспоминание, столь же глубоко врезавшееся мне в мозг, — это та самая песенка.