Рон последовал за женой на кухню, ласково похлопывая ее по мягкому месту.

– Боже упаси! Она уж как глянет на тебя свысока да как разразится потоком непонятных слов, сразу себя дураком почувствуешь.

– Эх, Рон, милый, если б только Господь чуть справедливее распределил мозги между нашими детьми, – вздохнула Эс, ставя кипятиться чайник. – Тиму дал бы чуть больше, Дони – чуть меньше. И тогда у обоих все было бы в порядке.

– Что уж горевать о непоправимом, старушка ты моя. Пирог у нас есть?

– С фруктами или с тмином?

– С тмином, любимая.

Устроившись друг против друга за кухонным столом, они на пару уговорили полпирога с тмином и выпили по шесть чашек чая.

Благодаря самодисциплине Мэри Хортон благополучно отработала очередную неделю в «Констебль Стил энд Майнинг», словно Тим Мелвилл никогда и не входил в ее жизнь. Как обычно, она раздевалась перед тем, как пойти в туалет, эффективно исполняла обязанности личного секретаря Арчи Джонсона и устраивала разнос машинисткам, курьерам и клеркам, коих в ее подчинении находилось в общей сложности семнадцать человек. Но по вечерам она уже не блаженствовала в библиотеке, как раньше, а все время проводила на кухне, изучая кулинарные книги и экспериментируя с тортами, кремами и пудингами. Осторожно расспросив Эмили Паркер про Тима, Мэри получила представление о его пристрастиях в еде и собиралась к субботе приготовить разнообразные лакомства.

В один из будних дней во время обеденного перерыва она наведалась в мебельный магазин в северной части Сиднея, где купила очень дорогой стеклянный журнальный столик рубинового цвета и в тон к нему подобрала оттоманку с обивкой из кроваво-красного бархата. Поначалу, натыкаясь взглядом на эти два ярких пятна в гостиной, Мэри вздрагивала, но, попривыкнув, была вынуждена признать, что столик и оттоманка оживляют комнату. От жемчужно-серых стен внезапно повеяло теплом, и Мэри невольно подумалось, что у Тима, как и у многих слабоумных, от природы тонкое чувство прекрасного. Возможно, когда-нибудь она начнет его водить по художественным галереям и посмотрит, как он воспринимает произведения искусства.

В ту пятницу она легла спать уже поздно ночью: все ждала, что с минуты на минуту позвонит отец Тима и заявит, что он против того, чтобы его сын горбатился в ее саду в драгоценные выходные, – но тот так и не позвонил, а на следующее утро, ровно в семь, из глубокого сна ее вывел стук в дверь. На этот раз Мэри пригласила Тима в дом и предложила выпить чаю, пока она одевается.

– Нет, спасибо, я сыт, – ответил он с сияющими глазами.

– Тогда можешь переодеться в маленьком туалете рядом с прачечной. А я сейчас приведу себя в порядок и покажу, что нужно сделать в палисаднике.

Через несколько минут, бесшумно ступая, Мэри вернулась на кухню. Тим не слышал ее приближения, и, остановившись в дверях, она наблюдала за ним, вновь пораженная его красотой. Какая вопиющая несправедливость, подумала Мэри, что под такой совершенной оболочкой скрывается столь примитивное существо, но тут же устыдилась своих мыслей. Возможно, в этом и заключается raison d’être