– Меня зовут Мэри. «Мэри» произносить легче, чем «мисс Хортон», согласен? Так что зови меня просто Мэри.
Тим с сомнением посмотрел на нее.
– Думаете, так можно? Папа говорит, старых людей я должен называть «мистер», или «миссис», или «мисс».
– Иногда можно и по имени, если они твои друзья.
– У?
Она предприняла новую попытку, мысленно вычеркнув из своего лексикона все многосложные слова.
– Не такая уж я старая, Тим. Просто у меня седые волосы. Не думаю, что твой папа станет возражать, если ты будешь звать меня Мэри.
– Но если у вас седые волосы, значит, вы должны быть старой. Так ведь, Мэри? У папы волосы седые, и у мамы тоже седые, а они, я знаю, старые.
«Ему двадцать пять. Значит, его родители не намного старше меня», – рассудила про себя Мэри.
– Я моложе, чем они, – объяснила она. – Я еще не очень старая.
Тим поднялся из-за стола.
– Мне пора приниматься за работу. У вас очень большой газон, Мэри. Надеюсь, я успею подстричь его сегодня.
– Ну, не успеешь – не беда. Можешь прийти и закончить в любой другой день, если захочешь.
На лице Тима появилось задумчивое выражение.
– Да, я, наверное, хотел бы прийти, если папа не будет возражать. – Он улыбнулся ей. – Мэри, вы мне нравитесь. Вы мне нравитесь больше, чем Мик, или Гарри, или Джим, или Билл, или Керли и Дейв. Вы мне нравитесь больше всех, не считая папы, мамы и моей Дони. Вы красивая, и у вас такие чудесные седые волосы.
На Мэри нахлынули сотни различных чувств, которым она не могла подобрать определения. Силясь побороть их, она натянуто улыбнулась.
– Спасибо, Тим. Ты очень любезен.
– Пустяки, – беспечно бросил он, затем приставил к голове ладони, отклячил зад и, шевеля пальцами, прыгнул с лестницы. – Это я так кролика изобразил, – крикнул он с газона.
– Очень похоже. Я поняла, что ты кролик, в ту же секунду, как ты запрыгал, – отозвалась Мэри, собрала со стола посуду и понесла ее в дом.
Ей было безумно трудно вести разговор с Тимом как с маленьким, ибо Мэри Хортон не общалась с детьми с тех самых пор, как сама перестала быть ребенком, да и ребенком-то она, в сущности, по-настоящему никогда не была. Но ей хватало чуткости понять, что Тима легко обидеть и что она должна следить за своей речью, контролировать свой вспыльчивый нрав, обуздывать раздражение, ведь если она даст волю язвительности, он мгновенно почувствует сарказм, хоть смысла слов, возможно, и не уловит. Вспомнив, что накануне вспылила на Тима из-за его нарочитой, как ей показалось, тупости, Мэри чуть не сгорела от стыда. Бедняга Тим. Он совершенно не способен распознавать нюансы и намеки взрослой речи, но при этом очень раним. Она ему понравилась. Он считает ее красивой, потому что у нее седые волосы, как у его родителей.
Почему у него на губах лежит печать горечи, ведь он так мало знает, и его жизнь ограничена весьма узкими рамками?
Мэри выехала из гаража и отправилась в супермаркет купить кое-что к обеду, поскольку в доме не было ничего такого, что понравилось бы Тиму. Шоколадный торт она припасла на случай непредвиденных гостей, сливки по ошибке оставил ей молочник. Она знала, что Тим принес с собой что-то на обед, но, возможно, этим он не наестся или же соблазнится чем-то вроде гамбургеров или хот-догов – традиционным угощением на детских вечеринках.