Когда гроб Рона засыпали землей и они втроем медленно отошли от могилы, Мэри тронула Дони за плечо.

– Дорогая, прими мои глубочайшие соболезнования. Ты, я знаю, очень любила Рона. Я тоже его любила.

Дони зло посмотрела на Мэри.

– Как-нибудь обойдусь без ваших соболезнований, невестушка! Шли бы вы своей дорогой, оставьте меня в покое!

– Дони, почему ты не можешь простить мне, что я люблю Тима? Разве отец не объяснил тебе сложившуюся ситуацию?

– О, он пытался! Еще как! А вы очень ловкая женщина, да? Обработали его так же быстро, как и Тима! Ну как, довольны? У вас теперь на законных основаниях есть собственный дурачок для забав?

– Ты прекрасно понимаешь, что Тим для меня не дурачок для забав. В любом случае какое это имеет значение, если он счастлив?

– Откуда мне знать, что он счастлив? Только с ваших слов. А ваше слово и двух центов не стоит!

– Так ты навести его, и сама все увидишь.

– Да как-то ноги не хочется марать, переступая порог вашего дома, миссис Мелвилл! Полагаю, вы добились чего хотели. Тим теперь полностью в вашем распоряжении. Условности соблюдены, родители устранены!

Мэри побледнела.

– Ты о чем, Дони?

– Вы свели в могилу мою мать, миссис Мелвилл, а следом за ней и отца!

– Неправда!

– Неужели? Теперь, когда родителей больше нет, мой брат для меня тоже умер. Я больше не желаю ни видеть, ни слышать его! Если вам нравится эпатировать общество, демонстрируя на людях свою тошнотворную «любовь», я об этом знать ничего не желаю!

Мэри развернулась и пошла прочь, а когда добралась до дома в Артармоне, то уже немного успокоилась и сумела принять относительно безмятежный вид.

– Папа теперь с мамой? – с волнением спросил, заламывая руки, Тим.

– Да, Тим. Я видела, как его положили в землю рядом с ней. Не нужно больше переживать за них. Они воссоединились и спят вместе в мире и покое.

Поведение Тима показалось Мэри странным. Она внимательно посмотрела на него.

– Тим, что с тобой? Тебе нездоровится?

Он апатично покачал головой.

– Я здоров, Мэри. Просто мне немного не по себе. Не по себе оттого, что мамы с папой больше нет.

– Знаю, знаю… Ты что-нибудь ел?

– Нет, я не голоден.

Мэри подошла к Тиму и, потянув его за руку, заставила встать с кресла.

– Пойдем со мной на кухню. Посидишь там, пока я буду готовить сандвичи. Может, у тебя появится аппетит, когда увидишь, какие они соблазнительные и вкусные.

– Малюсенькие, со срезанной корочкой?

– Да, маленькие треугольнички, тоненькие, как папиросная бумага, без корочки. Обещаю. Пойдем.

Ей хотелось добавить «любовь моя, сердце мое, дорогой мой», но язык не поворачивался произнести эти нежности, которые приходили на ум каждый раз, когда он казался расстроенным или потерянным, как сейчас. Сумеет ли она когда-нибудь воспринимать его как возлюбленного, удастся ли ей избавиться от цепенящего, парализующего ужаса, вызванного осознанием того, что она выставила себя на посмешище? Почему она способна расслабиться с ним, только уединяясь в загородном доме или в супружеской постели? Злобные выпады Дони терзали ее, и до сих пор она испытывала унижение, ловя на себе любопытные пристальные взгляды соседей, когда они с Тимом шли по Уолтон-стрит.