Она молчала. Заказ еще не принесли, и она стала складывать лягушку из бумажной салфетки, не глядя на него.

– Не думайте, что в моем разводе есть ваш вклад, – продолжал Макс, – все давно к этому шло, и если бы я не знал, чем кончится мой брак, не осмелился бы в вас влюбиться.

– Этого не может быть, – сказала она решительно, – никак не может быть.

– Почему? Мне казалось, что мы хорошо понимаем друг друга… У вас есть возлюбленный? Простите мое любопытство.

Христина покачала головой.

– Но тогда давайте попробуем.

– Нет. Невозможно.

– Почему нет? Я же не говорю сразу жениться, – обескураженно спросил Макс, – или еще что-нибудь. Сходим куда-нибудь вместе несколько раз, а потом уж вы решите, стоит нам дальше общаться или нет. Боюсь показаться самонадеянным, но мне казалось, что я вам тоже нравлюсь.

– Та да! Я вами восхищаюсь!

– Ну тогда я не понимаю, почему…

– Дело во мне, – сказала она решительно. – я не могу ни с кем встречаться. Будто вырезали тот кусок из сердца, что за это отвечает. Пустота внутри, понимаете? Я ничего не смогу дать вам.

– Главное, не меньше, чем ничего, а больше мне и не надо, – улыбнулся он и снова попытался взять ее за руку, но Христина спрятала ладони под столешницу.

– Я думала, мы просто друзья, вот и расслабилась. Уже намалювала себе картины нашей дружбы. А потом вы меня обняли, и я зрозумiла, що ви ще дещо хочете![23] А того я вам не можу дати!

– Да почему сразу-то! – воскликнул Макс. – я же не бабуин какой-нибудь, чтобы один раз потанцевали и вперед! Все в свое время.

Христина вдруг посмотрела ему прямо в глаза и тихо сказала:

– Это время не настанет со мной никогда.

Макс увидел в ее глазах такую боль, что ничего не ответил, только сидел, как истукан, и не знал, что сказать или сделать, чтобы Христина поверила ему.

Принесли кофе, и оба сделали вид, будто пьют и страшно наслаждаются великолепным вкусом.

Наконец Максу надоело притворяться, он отставил чашку и просто сказал:

– Расскажите мне все.

Христина знала, что Макс придет за ней, и не удивилась, увидев в холле его долговязую нескладную фигуру.

Она скучала по племяннику Анны Спиридоновны больше, чем хотела себе признаться, и очень жалела, что согласилась пройтись с ним в танго и почувствовала недвусмысленные признаки того, что нравится ему не только как друг.

Христину тянуло к Максу, тянуло к его худым крупным рукам, которые казались ей нежными и утешительными, но, когда его ладонь легла на ее талию, а бедро соприкоснулось с ее бедром, идиллические мечты о платонической братской любви разбились в одну секунду.

То, что могло бы приятно взбудоражить кровь другой женщине, вызвало у нее страх и панику, с которой едва удалось совладать и не опозориться в присутствии Макса.

Он такой хороший человек, добрый и надежный, но несчастное танго доказало, что в первую очередь он – мужчина, и хуже того, никакой не гей, – факт, который Христина пыталась игнорировать, как могла.

Когда Макс убежал за фруктами, она стала вспоминать их предыдущие встречи и поняла, что не видела его мужского интереса только потому, что не хотела замечать. Модель «обеспокоенные родственники поддерживают друг друга в беде» оказалась насквозь ложной, и поддерживать ее дальше было бы непорядочно по отношению к Максу. Христина стала избегать с ним встреч, слава богу, состояние Мамсика уже не требовало объединения их усилий, и надеялась, что Макс переключится на какой-нибудь другой объект.