Я успел сделать только несколько быстрых шагов, как мне под сердце ударил железный кулак, выбив из меня дух, а с ним и сознание. Пришел в себя я быстро. Первое что увидел, так это, склонившееся надо мной, озабоченно-испуганное лицо унтер-офицера Забродова. Я знал его, как и многих других солдат и офицеров батальона Махрицкого. Вздохнул, и сразу ребра пронзила острая боль. Она была настолько резкой и неожиданной, что, не сдержавшись, я негромко охнул.

— Ранило, Сергей Александрович? Где? Крови не видать!

— Еще не знаю. Долго я так лежу?

— Не могу знать. Увидел, уже как вы лежали, а пока подбежал, вы как бы и очнулись. Помочь?

— Да.

Только начал подниматься при помощи унтер-офицера, как боль снова вонзила свои острые зубы в левую сторону груди, но при этом мне все же удалось встать на ноги.

— Это в вас офицер стрельнул. Из револьвера. Вон он там, у колонны лежит.

Я автоматически посмотрел в ту сторону, куда указывал унтер-офицер. Увидев неподвижное тело в офицерской шинели, я огляделся вокруг и только сейчас понял, что кроме лежащих кругом трупов, никого нет. Прислушался. Во дворце все еще продолжалась стрельба.

— А дырка то есть. У вас там, небось, фляжка, — глядя на мое пальто, предположил Забродов и уточнил. — Во внутреннем кармане.

Не совсем поняв, о чем он говорил, чисто автоматическим движением сунул руку во внутренний карман пальто и вытащил наружу деревянный ящичек с пулевым отверстием в верхней крышке. Откинул защелку, открыл. На голубом шелке лежало пробитое пулей пасхальное яйцо, которое я собирался подарить Лизе Антошиной.

— Жалость-то, какая. Красивая, видно, была вещица, — с откровенным сожалением сказал Забродов. — Да и ларец отменный.

— Подарок, — буркнул я.

— Судьба она такая. Где подножку подставит, а когда жизнь спасет, — философски изрек унтер. — Теперь вы должны беречь ее, эту игрушку. Она вам жизнь спасла.

— Это уж точно, — не мог не согласиться с ним я, после чего торопливо сказал. — Идемте быстрее, Тимофей Денисович.

Я шел по желто-багряной листве, к парадной двери дворца, обходя трупы и кривясь от боли. Подойдя к лестнице, мы увидели, как из-за дворца показалась группа солдат, возбужденных, не остывших от боя, под командованием унтер-офицера, которые подгоняли прикладами с полдюжины матросов, при этом ругая их, на чем свет стоит. Неожиданно стрельба во дворце затихла, и почти сразу из дверей выскочил один из солдат Татищева и сходу заорал: — Эй! Шофер! Васька! Грей свою машину! Поручик приказал! Раненых повезешь!

В следующую секунду увидев меня, он вытянулся: — Виноват, ваше благородие!

— Как там, Федоскин?!

— Царь жив! И детки его целы!, — радостно заулыбался солдат.

— Ну и, слава богу!, — воскликнул, крестясь, стоящий рядом со мной, Забродин.

В этот момент из дверей вынесли на носилках Пашутина. Лицо бледное, глаза закрыты. Я кинулся к нему.

— Что с ним?

— Дважды ранили. Много крови потерял.

— Несите быстрее! Грузите на машину и в госпиталь!, — скомандовал я солдатам, несшим носилки.

Вслед за Пашутиным вынесли еще четверо носилок с ранеными солдатами. Пропустив их, я быстрыми шагами направился вглубь дворца. Несмотря на то, что все закончилось хорошо, у меня на душе лежал камень.