– Не зря мы выкинули деньги на пансионат! Димка! Ты умница. Эта баба – соучастница убийцы. Ты помнишь, как она выглядела? У меня в памяти сохранились только темные очки, серые брюки и… черные изящные туфельки, которые я с удовольствием купила бы и для себя… Идиотка!!! Я же ползала около этих туфель довольно продолжительное время… Димка, ты сто раз прав! Я безнадежная, безалаберная раззява! Там, в кафе, где мы должны были встретиться с Петром Василичем… Вместо того чтобы взглянуть на ее лицо, пялилась на эти дурацкие туфли, а когда выбралась из-под стола, они уже исчезли. Вместе с брюками и всеми прилагаемыми к фигуре деталями. Она боялась, что я могу ее узнать! Димочка, я тебя прошу, вспомни, может быть, на лице этой Екатерины имелись какие-то особые приметы? Я ее убью!
Заинтересованный моим самобичеванием, Димка во все глаза наблюдал, как я, носясь по комнате, со злостью срываю с себя одежду и раскидываю ее по всей комнате.
Остановил меня только настойчивый стук в дверь. Сын интересовался, не нужна ли папику помощь глушителя эмоций.
– Попробую справиться сам! – крикнул он, слетая с кровати. – Тихо-тихо-тихо, – шептал Димка мне на ухо, осторожно помогая натягивать ночную сорочку. – Тише мыши – кот на крыше… Ти-ши-на быть долж-на… Тише едешь – дальше будешь… тихой сапой…
– Правда? – доверчиво спросила я и, получив утвердительный ответ мужа, окончательно успокоилась.
Некоторое время Димка мне вообще не давал рта раскрыть. Прикладывал палец к губам, призывая соблюдать тишину. И только, когда я шепотом повторила свой вопрос про особые приметы дамы, он ответил:
– Милая моя, лицо этой дамы я не изучал. Лицо как лицо. Очкастое. Вот ноги…
– При чем тут ноги? Ты имеешь в виду туфли?
– Да при чем тут туфли? Я имею в виду именно ноги. Ты же помнишь, она в машине стонала, а видимых повреждений я не нашел… В чем дело, Ирина? – Я пожала плечами и потупилась. Не объяснять же ему картину, легкомысленно нарисованную разумом: мой муж в машине жадно шастает руками по ногам незнакомки, задирая серые брючины все выше и выше… – Я направил ее на рентген. Все было в норме, если не считать старого, давно сросшегося перелома – как она объяснила, травма при падении с лошади. Короче, боли оказались результатом самовнушения.
– Дима, – трагическим шепотом зашипела я, – хорошо, что ты ей не сказал о нашей поездке в Касимов. Она легко бы вычислила ее причину. А мы-то думали, что это молдаванка!
– Какая молдаванка?
– Ну та, что на даче нашей мамуле набор кастрюль сбагрила. За деньги, разумеется. Ты мне по телефону рассказывал.
– Ах, эта!.. Да какое отношение она имеет к данной истории? Их двое было. Одна по старым участкам ходила. Но вот что касается этой Екатерины… О том, что вы в отсутствии, она узнала только в понедельник, а ты говорила, что подозрительный художник объявился у соседей вашего летчика раньше.
– Да-а-а… Действительно… Что-то все опять становится непонятным… Слушай, а эта мадам случайно не оставила свои координаты? Может, ее у вас как-то зарегистрировали?
– Не было необходимости. Карту, конечно, завели, поэтому и фамилию пострадавшей запомнил, но карта осталась у нее на руках. Вот если бы было что-то серьезное, тогда… Меня другое интересует: каким образом эта Екатерина Михайловна Мошкина вычислила наш адрес, а наутро перед нашим выездом на работу оказалась здесь? Впрочем, вторая часть вопроса ни к чему. Осведомителей у дома хватает. На всякий случай, надо поинтересоваться завтра у дворничихи.