Он взглянул на дверь дома, прошел триста или четыреста шагов, оглядываясь, и, сопровождаемый тигром, углубился в лес.
Пройдя быстрым шагом минут двадцать по едва заметной тропинке, он остановился и жестом подозвал тигрицу.
Из-за куста впереди вышел человек и, решительно наставив ружье, крикнул:
— Кто идет?
— Кали, — ответил Саранги.
— Проходи.
Саранги приблизился к смуглому индийцу в тюрбане, который внимательно его осмотрел.
— Ты тот, кого мы ждем? — спросил он.
— Да.
— Знаешь, кто тебя ждет?
— Коульи.
— Именно он; следуй за мной.
Индиец забросил карабин за плечо и пустился в путь медленным шагом. Саранги и Дарма следовали за ним.
— Ты видел капитана Макферсона? — несколько минут спустя, спросил проводник.
— Да.
— Что он делает?
— Не могу сказать.
— Ты ничего не знаешь о Негапатнане?
— Знаю. Он пленник капитана.
— Ты правду говоришь?
— Чистейшую правду.
— И знаешь, где его запрятали?
— В подвале дома.
— Они осторожны, эти европейцы!
— Похоже.
— Но ты освободишь его.
— Я? — вскричал Саранги.
— Думаю, ты.
— Кто тебе это сказал?
— Скоро узнаешь.
Индиец замолчал и ускорил шаг, углубившись в густые заросли бамбука и колючих кустов. Часто он останавливался и осматривал стволы тамариндов, которые попадались на пути.
— Что ты ищешь? — спросил Саранги.
— Знаки, которые указывают дорогу.
— Коульи переменил убежище?
— Да, вблизи его хижины показывались англичане.
— Неужели?
— У капитана Макферсона длинные руки. Будь начеку, Саранги: они могут сыграть с тобой скверную шутку, когда ты меньше всего этого ждешь.
Он остановился, приложил руки к губам и издал звук, напоминающий вой шакала.
Такой же вой послышался в ответ.
— Путь свободен, — сказал индиец. — Иди по этой тропинке, придешь к порогу хижины. Я останусь здесь сторожить.
Саранги послушался. Он шел по тропинке и за каждым деревом видел людей с арканами вокруг пояса и карабинами в руках.
— Охрана сильная, — прошептал он. — Мы сможем потолковать, не опасаясь, что англичане застанут нас здесь врасплох.
Очень скоро он оказался перед большой хижиной, построенной из огромных стволов деревьев, в которой вместо окон были бойницы для ружейных стволов. Крыша была покрыта широкими листьями, а на самой верхушке красовалась грубая статуя Кали.
— Кто идет? — спросил охранник, сидящий на пороге.
— Кали, — второй раз ответил Саранги.
— Проходи.
Он вошел в большую комнату, освещенную смоляным факелом, который распространял дымный свет.
На циновке лежал сухощавый полуголый индиец с таинственной татуировкой на груди. Его бронзовое лицо было грубым и жестоким, что подчеркивалось густой черной бородой. Глубоко посаженные глаза блестели мрачным огнем.
— Здравствуй, Коульи, — сказал Саранги, входя, но произнес эти слова точно нехотя, как бы с трудом.
— А, это ты, друг, — отвечал Коульи, быстро вставая. — Жду тебя с нетерпением.
— Не моя вина: дорога длинная.
— Знаю, друг мой. Как идут дела?
— Прекрасно; Дарма великолепно справилась со своей ролью. Если бы я не подоспел, она бы расплющила голову капитану.
— Она его повалила?
— Да.
— Прекрасный зверь эта твоя тигрица.
— Что верно, то верно.