Кстати, Эфрос сам играл Петю Трофимова, когда был в студии Завадского при Театре им. Моссовета. Это было в 1943 году. Они с педагогом Пыжовой делали отрывок из «Вишневого сада». Завадский тогда предложил Эфросу поступить на режиссерский факультет ГИТИСа – «слишком интеллектуален для актера».
Из книги Эфроса: «У Пети Трофимова есть такие слова, обращенные к Ане: „Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым – вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там, вдали! Вперед! Не отставай, друзья!“ Оставшись наедине с девушкой, говорить таким образом может человек или фанатичный, или наделенный большим юмором. Во всяком случае, это ведь не совсем естественная, повседневная речь молодого человека, которому нет тридцати, беседующего с девушкой семнадцати лет. Тут опасно впасть в литературный тон. Может быть, Петя так весел и находится на особом подъеме? Вряд ли. Только что была сцена с Прохожим, да и много другого. Может быть, напротив, он измучен и эти слова твердит как заклинание, чтобы держаться в форме? Или действительно это некий фанатизм, когда верят, что быть выше любви – значит быть ближе к счастью. Не могу сказать, что нахожу здесь всеобъемлющее решение».
Мне еще кажется, что Петя Трофимов напичкан стихами конца XIX века. Плещеев – «травка зеленеет, солнышко блестит…» Или: «Вперед! Без страха и упрека» – того же Плещеева. Или бальмонтовские слова – «Будем, как солнце!», «вольный ветер» и т. д. Поэтому все эти «странные слова», обращенные к Ане, – это его попытка вспоминать стихи, которые у него были на слуху, когда он учился в университете.
Причем, я думаю, и сам молодой Чехов был не чужд этим стихам. У него, например, Прохожий во 2-м акте «Вишневого сада» говорит: «Брат мой, страдающий брат… Выдь на Волгу – чей стон…» Здесь Чехов соединяет Надсона и Некрасова.
Да, наверное, не только стихи конца XIX века, а вообще – Поэзия. Чехов – сам поэт. Это надо учитывать, когда его играешь. «Стихи мои бегом, бегом» – слова пробрасываются.
Или фирсовская реплика, например, «все враздробь» – это же гамлетовские слова: «распалась связь времен».
Или на вопрос «Что в Париже»? – Раневская отвечает: «Крокодилов ела» (не лягушек, а больше – крокодилов). Вспомним опять Гамлета, который спрашивает Лаэрта над могилой Офелии, как тот способен страдать от горя: «Рыдал? Рвал платье? Дрался? Голодал? Пил уксус? Крокодилов ел?»
Таких ассоциативных реплик у Чехова в пьесах можно найти много, если специально этим заняться.
С 17 мая 1975 года пошли регулярные репетиции с Эфросом. Теперь он целиком наш. Начали опять с 1-го акта. Эфрос с книжкой ходил по сцене, обозначая мизансцены и по ходу опять разъясняя смысл происходящего.
ЭФРОС. «Представьте себе кладбище, вокруг стоит детская мебель, а среди всего этого сидит беспечная компания и поет: „Что мне до шумного света…“ Смешного в спектакле должно быть много, но главное – все это обречено. Будет и еврейский оркестр, и звук лопнувшей струны. Но все должно быть выражено через людей, через актеров, а потому буду, как всегда, подробно разбирать текст. Приготовьтесь к этому и привыкайте. А потом делать мы будем быстро.