— Мы разве на «ты»? — сухо спросил следователь.

В этот миг он окончательно возненавидел Красильникова и выругал себя за это. Нельзя ненавидеть того, на кого пало подозрение. Не может быть ничего глупее.

— Простите… — Тот вдруг сник и замер в углу кабинета, растирая лицо скрюченными пальцами. Когда Красильников заговорил, его голос звучал, будто из гроба:

— Ничего я не слышал, никого не видел. А виноват только в том, что изменял жене сразу с двумя… Ну, собственно, жене это безразлично. Да и Таня перебьется — та еще баба, железная. Машу жалко. Совсем еще дурочка!

— Дайте ее адрес или телефон.

— А если не дам? — Его лицо исказилось и теперь было почти уродливым. Губы сползли на сторону, глаза сузились. Следователь с изумлением наблюдал за тем, как судорожно дергаются плечи Красильникова — будто ему за шиворот опускали кубики льда.

— Ну так мы и сами найдем, — сказал он. — Потеряем пару дней, но все равно… Вы бы лучше не мудрили — дали адрес. Чем раньше девушка отчитается — тем лучше для нее. Окажите ей услугу.

Последняя фраза произвела громовой эффект — Красильников окончательно вышел из себя и затрясся.

— Она ни при чем!

— И хорошо, — с улыбкой ответил следователь. — Что же вы ее прячете?

— Ладно… — Красильников облизал губы и единым духом выпалил телефонный номер. — И скажите ей, что я…

— Ничего я ей говорить не стану, — Голубкин поднялся со стула и спрятал блокнот в портфель, разбухший от бумаг (половину которых давно стоило выбросить). — Сами скажете, если захотите.

…Отогревая машину, он вздремнул пару минут, уронив голову на шершавый обшлаг пальто. Почти сутки на ногах. «Маша..» — пробормотал он и с трудом открыл опухшие от недосыпания веки. "Теперь нужна она.

А поганое-таки дельце, как ни поверни И этот Даня истерик. И этот скользкий тип. И Татьяна — купи ее за рубль за двадцать! Ничего не знает — подставили, дескать! А мамаша с дочкой — девочка что-то хотела сказать, а та не дала. Надо бы дочку отдельно выцепить, хоть после школы встретить. И этот Боровин… Черт знает, что с ним делать и что он из себя представлял Опять в институт… Легче подохнуть…".

И, попутно прикидывая в голове план завтрашнего дня, Голубкин незаметно уснул, пригревшись в угарном тепле включенной печки.

— Ты еще поваляешься?

Голос матери плавно вошел в ее сон, и Маша чуть улыбнулась. Потом приоткрыла заплаканные глаза.

Полночи она ворочалась в постели, давя рыдания подушкой, упрекая и обвиняя его, себя, ее… Весь мир.

А сейчас, вырванная из сна, на миг обо всем забыла Начинался обычный день. Субботнее утро, выходной Яркое солнце светит сквозь оранжевые шторы. Под боком лежит кошка, но не спит — свернулась калачиком, положила мордочку Маше подмышку, поет песенку и смотрит таким ясным голубым взглядом, как будто хочет сказать хозяйке, что все ее беды — сущие пустяки.

— Я бы полежала, — пробормотала Маша. — А что, который час?

— Скоро полдень, — мать подошла к окну и резко раздвинула шторы. Маша зажмурилась — этот маневр она знала с детства. Мать терпеть не могла, когда залеживались в постели.