«А может, вообще не нужно ничего бояться? Поступать правильно и никого не бояться? Я знаю одно — никогда больше не заговорю ни с кем в подземном переходе метро».

Я очень хорошо помню тот вечер. Пятнадцатое декабря. Было уже около полуночи, я собиралась закрывать свой киоск, но тут подошли мать с дочкой и стали примерять очки. Что? Примеряла мать, девочка стояла рядом и держала на руках кота. Такой милый котик, сиамский. Спокойный. Я долго помогала подобрать подходящую оправу, но дело шло к ночи, а та женщина вроде не торопилась. Она стала меня раздражать, ведь спать всякому хочется. Я ей даже сказала, что закрываюсь, та нахамила… Такая за словом в карман не полезет! Словом, я их запомнила.

Откуда пришли? Снизу поднялись, по эскалатору. Но, знаете, сейчас мне кажется, что буквально перед этим я видела, как они спускались вниз. Может, решили куда-то поехать, но передумали? Дело-то шло к ночи.

Женщина? Симпатичная, но только какая-то замороженная. То есть была такой, пока ее не прорвало. А спрашивается — с какой стати она на меня накинулась?

Я пыталась ее обслужить, уж поверьте, что пыталась.

Ни одного грубого слова не сказала, только поторопила немного, а она… А девочка с котом напуганная. Выглядела так, будто не знала, куда податься. Но это и понятно — время было позднее.

Никуда отсюда не пойду! К ней — точно! И совсем не из-за Нового года. Насчет этого мы с ней договорились, но мне вдруг расхотелось. Вообще расхотелось с ней договариваться. Буду жить у отца.

Это было пятнадцатого декабря, в четверг. Я точно помню дату и день, потому что у меня в шесть вечера были занятия по итальянскому. Мы позанимались.

Читали Данте, «Божественную комедию». Мы вообще ее часто читали, и неделю тому назад я так хорошо прочла по-итальянски, что Алексей Михайлович даже поцеловал меня. В лоб Он был так доволен!

А пятнадцатого выглядел грустным. Я читала наизусть, а он как будто и не слушал. Может быть, у него болели ноги, я не знаю. Он вообще, часто болел. Ведь ему было почти шестьдесят лет.

Я позанималась, пошла в нашу квартиру, мама дала мне поужинать. Сосиски и тушеная капуста. Потом готовила уроки, немножко повышивала — я хожу в кружок, поиграла с котом… Было уже поздно, мама пошла выбросить мусор. Ее не было дольше, чем всегда, я даже удивилась. Когда мама вернулась, она была какая-то странная, но не грустная, нет. Мне показалось, что она думает о чем-то плохом. И было не по себе, потому что она очень странно на меня смотрела. Будто собирается о чем-то спросить, но не решается. У нее все валилось из рук, она даже тарелку разбила.

Велела идти спать, хотя и было очень рано. Я не возражала, потому что видела — маме хочется побыть одной. Я не знала, что случилось, а спрашивать почему-то боялась.

Ну конечно, я не уснула. Слышала, что мама опять куда-то выходила, наверное, еще остались пакеты с мусором. Ее не было несколько минут. Потом она вернулась и говорила по телефону. Очень тихо говорила, почти шептала, но я все равно кое-что различила. Она говорила кому-то, что ей не с кем пообщаться, что от нее отделываются, что у нее что-то случилось. «Кажется, убили человека». Да, я ничего не путаю. Так и сказала, и тогда я немного поняла, почему она сегодня такая странная. Даже немного успокоилась — решила, что с кем-то из ее знакомых несчастье. Я-то боялась, что с нами. Мама вошла в комнату и велела мне одеваться. Я не возражала — у нее были такие глаза… Встала, пошла в другую комнату, увидела, что работает телевизор. Только без звука — мама его отключила. Шли «Чужие», вторая часть, самая моя любимая. И как раз та сцена, когда Рипли с девочкой едут в горящем лифте. Я, когда в первый раз это увидела, даже плакала. Хотя я никогда не плачу! Наверное, потому плакала, что нас тоже двое, как после развода, ведь тогда мне казалось, что весь мир против нас и только мама может меня спасти.