Израиль Моисеевич театрально всплеснул руками:

– Я вас умоляю! Я точно такой же участник всеобщего вранья и круговой поруки, как и все остальные. Я всегда иду в ногу с большинством, поверьте, так безопаснее. Признался только вам, поскольку вы мне симпатичны. Возможно, кто-то еще из галеристов и критиков думает о Малевиче точно так же, но публично никогда не признается. Я же говорю – коллективный договор!

– Давайте вернемся к Кулебякину, – предложила я. – Продавать мне его картины сейчас или подождать?

– Деточка, если вы хотите лет через тридцать сидеть на Лазурном Берегу, кушать черную икру золотой ложечкой и любоваться на кольцо с бриллиантом величиной с перепелиное яйцо на своем пальце, сейчас ни за что не продавайте.

Я улыбнулась:

– Через тридцать лет, если доживу, мои пальцы изуродует артрит, кольцо с бриллиантом на них будет неуместно.

– Дорогая моя, поверьте человеку, который достаточно пожил на этом свете. В старости роскоши и комфорта хочется еще больше, чем в молодые годы. А бриллиант величиной с перепелиное яйцо уместен всегда.

– То есть вы считаете, что когда-нибудь Кулебякин будет стоить целое состояние? Значит, он все-таки гениален?

– Кулебякин – талант, бог при рождении определенно поцеловал его в темечко. Но на роду ему не суждено было прославиться, кто-то делает это искусственно.

– Значит, Кулебякина продвигают? Кто? Андрон Панайотов?

Услышав фамилию идейного оппонента, Израиль Моисеевич брезгливо поморщился:

– Панайотов – лишь марионетка в чужих руках. Имена тех, кто за ним стоит, мы узнаем позже. Просто посмотрим, кто окажется владельцем основной коллекции.

– У вас есть какие-то предположения, кто это может быть?

Израиль Моисеевич поднялся из-за стола:

– Увы, больше я ничего не могу сообщить. И так я был с вами предельно откровенен. В следующий раз, когда обратитесь ко мне за консультацией, зовите меня дядя Изя.

Я распахнула глаза:

– Дядя Изя?!

– Человек, у которого есть картины Николая Кулебякина, мне как родственник. Когда будете их продавать, мы еще увидимся, обещаю. А сейчас я должен откланяться.

Я улыбнулась:

– До встречи на Лазурном Берегу! Лет через тридцать.

Днем позвонил Мишка Пряхин и без лишних предисловий сообщил:

– Я нашел в Каринкином ноутбуке кое-что интересное. Как ты и предполагала, это связано с художником Кулебякиным. Я так понимаю, он давно умер. Судя по переписке, последние полгода Каринка через знакомых в Америке разыскивала его наследников. И, представь себе, нашла. Ты знаешь, кто такая Марина Смыслова?

– Жена Кулебякина. Она умерла от рака раньше него, еще в Союзе.

– Правильно. Так вот, у нее остались две девочки от первого брака. Оказывается, в свое время Кулебякин их удочерил, они уехали в Америку вместе с ним, выучились там, старшая, Вероника, стала юристом. И Карине удалось выйти на эту Веронику. Я обнаружил черновик письма к ней, который Карина не успела отправить. В нем она предупреждает наследницу, что картины ее отчима разворовывают через Музей советского искусства, что ей надо срочно приехать в Россию и заявить права на наследство.