Был уже пятый час вечера, когда я закончил расставлять бутылки по прилавку и собирался уходить домой. Надо будет еще успеть поужинать и в библиотеку сходить. День сурка уже начинал меня понемногу напрягать. Тренировка — работа — библиотека.

В библиотеке я продолжал читать подшивки газеты и переучивать названия городов, но это мне даже нравилось. А вот знакомство с достижениями партийных лидеров не очень заходило. Но, как комсомолец, я должен был иметь об этом хоть какое-то представление. Я даже изучал их многочисленные награды, когда и за что они их получили. Это бесило больше всего, но раз назвался груздем, уйдешь под закуску.

У одного только Леонида Ильича было около сотни наград. Каждый раз он радовался им, как ребенок. В этом году ему даже дали орден “Победа”, который вручался за выдающиеся успехи в руководстве боевыми операциями большого масштаба. Четырежды Ильич Советского союза оказался единственным в истории человеком, получившим его в мирное время, и единственным, кто затем его лишится… Миша Меченый потом посмертно подпишет соответствующий указ.

День стоял жаркий и посетителей в магазине было мало. Народ старался употреблять в такую погоду пиво, а не сорокаградусную. Неплохое пиво продавали на разлив в пивбаре на соседней улице. У нас было только “Жигулевское” бутылочное. Популярностью оно пользовалось меньше, чем трехлитровые банки в пивбаре.

Маша сидела за прилавком и пилила ногти, когда дверь магазина распахнулась, и в зал ввалились два тела. Не слишком трезвые, но судя по страдальческому выражению небритых и помятых морд, не слишком пьяные. В каждом их движении сквозила жажда похмелиться. Не смотря на жару, тела были одеты, как и подобает настоящим джентльменам: в пиджаки, потрепанные трико и тапки на босу ногу.

— Манька! — расплылся в неполнозубой улыбке один из алкашей. — Займи червонец.

— Еще чего! — бросила в его сторону продавщица. — Все равно не отдашь. Чего пришел? Опять за водкой!

— Ну ты что? — алкаш старался оставаться душкой в общении с дамой. — Мужа бывшего не узнаешь. Займи… А-а?

— Потому и не займу, что знаю тебя, скотину такую. Все пропил. Отвел меня боженька, развелась вовремя с тобой, а так бы глядишь дети пошли. И в кого бы они уродились?

— Дай похмелиться тогда хоть!.. — бывший состряпал глаза, как у нищего, что дежурит у крыльца Собора в пасху.

— Иди отсюда, пока милицию не вызвала, и тебя в вытрезвитель не забрали.

— А моя зарплата где тогда? — глаза его сузились, и “нищий” превратился вдруг в “кухонного” рэкетира. — Я же здесь числюсь еще. Трудовую я не забирал.

— Вот, ты паскуда, бессовестная, — всплеснула руками Маша. — Ты же не работаешь, какая тебе зарплата?

— Да что с ней разговаривать, Семеныч? — вмешалось второе тело, чуть пошатываясь. — Бери бутылку и пойдем. Свое же берешь. Сам говорил, что зарплату тебе не платят.

— И то верно, — Семеныч потянул грязную длань к прилавку, где выстроились в ряд прозрачные бутылки с красно-белыми этикетками “Русская водка”.

— Стоять! — Маша отважно встала грудью на защиту социалистической собственности. — А ну пошли отсюда! Алкашня!