Константин Васильевич, отдав первый долг мастерству здешних поваров, начал задавать Ибрагиму хитро построенные вопросы, касающиеся личных ощущений того во время инцидента.
— Я понимаю, что вас интересует, но должен разочаровать — не почувствовал совсем ничего трансцендентного[182]. Ни внутреннего голоса, присущего шизофреникам, ни мистического страха или, напротив, божественного откровения. Простейшая рефлекторная дуга: «угроза — ответ». В данном случае ответ был не самым героическим, но инстинктивно единственно возможным. Не можешь защититься — беги.
— На фронте бегущих убивают значительно чаще… — меланхолично заметил Басманов. — В справедливости этой истины вы только что едва не убедились на собственном примере.
— Но ведь не убедился же, — нашёлся Катранджи. — В любом случае, господа, позвольте мне произнести тост[183] за людей, которые исполняют свой долг, не поддаваясь заложенным природой инстинктам…
И говорил долго и цветисто, не оставив без славословий никого из присутствующих.
Далее обед продолжился так, будто ничего экстраординарного вообще не случилось. Нашлось достаточно сравнительно нейтральных, всем интересных тем. «Валькириям» очень интересно было послушать воспоминания Басманова о Мировой и Гражданской войнах, особенно о действиях «белых рейнджеров», в коих они справедливо видели своих прямых предшественников. Михаил Фёдорович действительно рассказал девушкам много интересного.
Особенно ему было приятно, что чудесные девицы слушали его по-настоящему! Не из вежливости, требующей время от времени скрывать зевок скуки китайским веером, а как настоящие молодые офицеры, только что прибывшие на фронт под Сморгонь[184], желая почерпнуть ту информацию, которая позволит выжить и исполнить свой долг.
Басманов вдруг почувствовал непривычное, как бы лучше выразиться, размягчение в душе. Сколько у него, со старших курсов училища, в незабвенных тринадцатом-четырнадцатом годах было моментальных, ничем не кончавшихся влюблённостей, а на войне — ничего не значивших женщин, просто так или за деньги скрашивавших короткие промежутки между боями. Когда просто инстинктивно, выжив вчера и не зная, выживешь ли завтра, стремишься, подобно первобытным предкам, передать куда-то в будущее свой генетический код. И после выигранной войны всё катилось по той же колее. Его восхищали женщины «Андреевского братства», но все они были не для него. Прекрасные, слов нет, но каждая со своим мужчиной, да и в остальном… Для него оставались милашки севастопольского полусвета и барышни на выданье из харьковских салонов, где приходилось появляться по должности и положению.
Честно сказать, Михаил давно поставил на себе крест. Не с его натурой и биографией изображать «молодого Вертера». И буквально только что случилось… Нет, ничего пока не случилось, просто у тридцатитрёхлетнего полковника с опытом столетнего старца (пусть кто-нибудь попробует сохранить юношескую свежесть чувств, пройдя с боями от тысяча девятьсот четырнадцатого до две тысячи какого-то — и обратно!), только что познакомившегося с прекрасными девушками и, одновременно, кадровыми офицерами, кое-что сместилось в восприятии собственных жизненных перспектив.