— А я вот не видел ни одного погибшего, — вмешался Удолин. — Шахматный матч окончен, фигуры ссыпаны в ящики, все гроссмейстеры отбывают по домам живые и здоровые. Если только, что случается крайне редко, кто-то за доской от инфаркта или инсульта умрёт… Из нас пока никто не умер. На той стороне, думаю, тоже.
Анастасия молча переваривала услышанное. Ей такая точка зрения была в новинку.
— Значит, вы думаете, что погибающие в ходе наших разборок — не люди? А ваши бойцы на войне, а те, кто попался инсектоидам, офицеры, на моих глазах убитые в Одессе?
— Одессу можно исключить. Там другая фабула. Во всех же остальных случаях… Почему не допустить, что, с точки зрения наших противников, «не люди» — мы. Все же так называемые «люди», «инсекты», низшие «дуггуры» — расходный материал. Пешки и фигуры на доске, — спокойно ответил Басманов.
— И я тоже «не человек»?
— С какого-то момента — очевидно, — кивнул Удолин. — Раз вы теперь в нашей команде, кто-то решил, что куколка превратилась в бабочку. То есть — совершился диалектический переход в иное качество, и вы теперь тоже не пешка, а игрок, подчиняющийся совсем другим законам.
— Но бабочки ведь тоже умирают!
— Верное замечание. Вы могли наблюдать то, что остаётся от куколки, но видели и порхающую бабочку. Мёртвых бабочек вы видели тоже, а следующего этапа — ещё нет. Как выглядит компонента, обеспечивающая функционирование по единой схеме личинки, куколки, имаго? В какую «плоть» она облекается на следующей стадии метаморфозы? Ведь никаких общих черт у названных объектов вроде бы и нет. Доступных непосредственному восприятию, я хочу сказать. С чего вы взяли, что закон отрицания отрицания[176] всего лишь двухкомпонентен?
— А вы видели «следующий этап»? — спросила Настя, не склонная сейчас обсуждать проблемы объективного идеализма и тем более субъективного.
Удолин вместо прямого ответа ограничился пожатием плечами и очередным глотком.
— Если всё обстоит так, как вы говорите, нам, возможно, ничего и не следует делать? Просто не обращать внимания на происходящее? — задала она следующий вопрос.
Ей ответил Басманов:
— А вы знаете, что бывает, когда шахматист вдруг отказывается делать следующий ход или раздумывает над ним слишком долго?
— Ему записывают поражение?
— Вот именно. Флажок на часах падает. И мне очень не хочется на собственном опыте выяснять, что это будет означать в нашем случае. Но мы слишком далеко отклонились. Я вас пригласил не для философской беседы. Скажите лучше — кто из вас прямо сейчас может установить контакт с Сильвией? Кому это сделать проще и… безопаснее?
— Непосредственно с Сильвией? Помимо Воронцова? — спросила Анастасия.
— Для начала можно и помимо. С ним позже поговорим.
— Раз я теперь по статусу равна координатору, у меня есть линия прямой связи с любым владельцем блок-универсала. Где бы он ни находился. Сейчас вызову.
Вельяминова откинула крышку портсигара, набрала нужную комбинацию, нажала изумрудную кнопку защёлки.
Прошло значительно больше минуты, пока открылся канал. Это время потребовалось Сильвии, чтобы определить, кто запрашивает контакт, и разрешить, если сочтёт нужным, соединение. Было время, когда у неё было много подчинённых, и в целях поддержания субординации далеко не всем разрешалось общение с вышестоящей по собственной инициативе. Сейчас ситуация изменилась, а настройки блока остались прежними.