Невский жил собственной жизнью, несмотря на ночное время. Транспорта было немного меньше – за счет отсутствия автобусов и троллейбусов, однако частные авто по-прежнему стройными рядами двигались по ярко освещенному проспекту. В такой иллюминации не было необходимости, ведь период белых ночей хоть и подходил к концу, еще не завершился, однако главная артерия, питающая город туристами, являлась исключением из правил и всегда должна представать в парадном виде, даже по ночам! По тротуару сновали любители ночного образа жизни, заскакивая в питейные заведения, кафе и рестораны, работающие круглосуточно или, по меньшей мере, часов до четырех утра. Когда бы Алла ни взглянула в окно, она не увидела бы Невский безлюдным – это означало бы, что началась война или Питер захватили зомби и пожрали весь народ!
Нет, так продолжаться не может: ей просто необходимо выспаться перед завтрашними допросами! Но пить снотворное не хотелось – после таблеток Алла чувствовала себя уставшей и обессиленной. Поэтому она пошла на кухню и включила электрический чайник. Пока вода в нем нагревалась, Алла достала из шкафчика припрятанную банку меда, подаренную соседкой, чей брат занимался пчеловодством в Ленинградской области, и положила в чашку две ложки с горкой. Вытащив из холодильника нарезанный лимон, она добавила его в чашку и, как только чайник отключился, залила все это крутым кипятком. Такое снотворное действовало медленнее, чем аптечное, однако от него наутро не оставалось неприятных ощущений, а несколько лишних граммов, которые Алле будет стоить медок, она непременно сбросит завтра во время напряженного рабочего дня! Выпив чашку медового напитка и заев сладость распаренным лимоном, Алла со спокойной душой отправилась в постель.
Мономах давно не чувствовал такого умиротворения, и даже то, что расследование еще не закончилось, не мешало ему пребывать в этом блаженном состоянии. Вся семья была в сборе – когда это случалось в последний раз, ему и не вспомнить! Родители еще не в курсе «воскрешения» старшего сына – требовалось придумать, как обставить дело так, чтобы обрадовать их, но не до сердечного приступа, но Мономах не сомневался, что они переживут данный факт гораздо легче, чем известие о гибели Олега и его похороны! Сон упорно не шел к нему, несмотря на перегруженный событиями день. Он думал обо всем и обо всех сразу. О том, как скоро поправится маленький Данилка, и удастся ли Ульяне избавиться от мужа-уголовника и свекрови-выпивохи. О том, кто и почему убил главу «Общины Святого Ангела». Он размышлял о степени вины Марфы и Константина во всей этой ситуации, о погибшем Вениамине и его беременной жене, которой теперь некуда пойти, ведь она сама из детдома и продала все что имела! И главное – о том, кто же все-таки пытался убить его брата. Пока ответ на этот вопрос не найден, жизнь Олега в опасности… Или уже нет? Может, со смертью Досифея опасность миновала? А еще Мономах думал о Сурковой. Он не виделся с ней со времени их последнего разговора, а с тех пор столько всего произошло! Интересно, удалось ли ей что-нибудь выяснить? Она знает, что Олег жив, но известно ли ей, кто покушался на его жизнь и кто убил Досифея? Мономах ловил себя на мысли, что ему хочется услышать ее голос, а еще лучше – увидеть во плоти. До сегодняшнего дня его мысли занимали только гибель брата и опасность, грозящая Артему в общине, и он, возможно, был с Сурковой излишне холоден. Она же, напротив, старалась быть помягче и, скорее всего, посчитала, что он этого не оценил. А он оценил! Алла Суркова стала для него другом, человеком, обходиться без которого все труднее. Их беседы как по делу, так и просто «за жизнь», доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие, и теперь он вновь был готов к человеческому общению – если, конечно, Суркова на него не обиделась. Да даже если обиделась – черт подери, он же может извиниться! Но что-то подсказывало Мономаху, что следовательша обладает достаточно тонкой душевной организацией, чтобы понять его состояние и игнорировать то, что обычно ему не свойственно. Он взял телефон, лежавший рядом с ним на ступеньке крыльца, и, включив его, увидел на экране время: 02:24. Нет, уже поздно ей звонить – скорее всего, она уже видит десятый сон… Почему-то мысль о Сурковой в ночной рубашке вызывала у него непонятное возбуждение: это же ненормально, она совершенно не в его вкусе, и ему должно быть наплевать на то, что у нее там под ночнушкой… Или нет?