«Жаль», – подумалось Мономаху: им бы гораздо лучше подошло, если бы бабка завалилась спать – меньше возни.

– У нее внук при смерти, а она в телик пялится! – сквозь зубы добавила Ульяна. – Господи, только бы все получилось!

– Получится, – подбодрил ее Олег. – Что мы, со старушкой не сладим?

– Ты тут останься, – бросил брату Мономах. – Гляди в оба, а мы с Улей заберем Данилку!

– Лады, – кивнул Олег. – Только вы того, бабку-то не покалечьте!

– Что я, зверь какой? – огрызнулся Мономах и последовал за Ульяной, уже бежавшей к входной двери.

Та была закрыта на крючок изнутри, но оказалось достаточно дернуть как следует, и хлипкая дверь распахнулась. Ульяна ринулась вперед. Из комнаты выскочила всклокоченная старуха с красными глазами – видимо, от обильных возлияний накануне, и попыталась преградить им дорогу с воплем:

– Какого лешего ты здесь делаешь?! Пошла вон, а то сына позову!

Ульяна, не говоря ни слова, отстранила свекровь и прошла дальше. Старуха попыталась схватить невестку за локоть, но Мономах пресек ее намерение, встав между женщинами.

– А, доктор, и ты с ними?! – прошипела мать Константина. – Я не посмотрю, что ты ученый – глаза выцарапаю! – И, видимо, в попытке выполнить свою угрозу, она, вытянув руки, пошла на него. Мономах заметил, какие длинные и грязные у нее ногти. Не имея ни малейшего желания позволять ей дотронуться до своего лица, он схватил женщину за руки и удерживал в таком положении. Та яростно выкручивалась. Через несколько минут из комнаты появилась Ульяна с Данилкой на руках. Мальчик выглядел плохо, и Мономах понял, что они пришли вовремя – еще день-два, и ему уже нельзя будет помочь.

– Котька обо всем узнает, и тогда вам несдобровать! – вопила старуха, отчаянно сопротивляясь Мономаху, который боялся ее выпустить. – Я все расскажу моему сыночку, и вы… вы покойники, оба!

– Это мы еще посмотрим! – бросила на ходу Ульяна, и Мономах понял, что эти слова были самыми смелыми, какие она когда-либо позволяла себе в общении со свекровью. Мать, защищающая ребенка, превращается в фурию, и тогда с ней не так-то легко справиться – она будет стоять до конца, если надо, то и до смерти.

Мономах придумал лишь один выход: схватив старуху покрепче, он втолкнул ее в гостиную и тут же захлопнул дверь, не позволяя ей выскочить. Поискав глазами, чем бы подпереть ручку, он заметил лопату, неизвестно почему оказавшуюся в доме и прислоненную к стене. Схватив ее одной рукой, продолжая придерживать дверь другой, блокируя старухе выход, Мономах приставил лопату к ручке. Понимая, что этот барьер удержит пленницу ненадолго, он опрометью кинулся к выходу, надеясь покинуть дом до того, как разъяренная мамаша Константина вырвется на волю.

Однако снаружи ничего хорошего его не ожидало. Выскочив, Мономах увидел лежащего на земле брата, которого оседлал здоровенный мужик килограммов под сто двадцать. Повернув к нему искаженное гримасой боли лицо (громила что есть силы давил Олегу на раненое плечо), брат одними губами произнес: «Прости!» Как будто в случившемся была его вина! Еще двое направлялись прямо к крыльцу, на котором в испуге застыла Ульяна. Самой плохой новостью было то, что одним из них оказался ее муж. В руках он держал колун, очевидно, выдернутый из стоявшего во дворе полена для колки дров. Второй мужчина держал наперевес длинный шест, сильно смахивающий на кол.