– Ладно, ладно, со мной пойдешь, – сдался Калин.

Сумерки опускались на город стремительно, поглощая дом за домом в полумрак. Калин прикинул свой путь и, чтобы сократить время на дорогу – через рынок было дольше – решился припустить мимо трущоб. Бежал он быстро, сильно волнуясь, что не успеет на встречу с другом. Полкан летал сверху. Он гонял местных пернатых, шугая тех своими внезапными виражами – баловался, паршивец. Притомившись, Калин перешел на легкую трусцу. Он с опаской поглядывал по сторонам, не желая влипнуть в очередную неприятность и потерять драгоценное время. Пробегая мимо проулка, краем уха уловил обрывок разговора:

– …ты хорошо послужил, спасибо, Балагур…

Глянув в ту сторону, уже практически промчавшись мимо, заметил двух мужчин, в одном из которых признал Витьку-свистуна. Второй – незнакомой внешности, но по выправке в нем легко угадывался военный человек – протягивал Вите жирный кошель. Мысли Калина заспотыкались, а ноги продолжали бежать…

Сердце колыхнулось в груди, тело окатило льдом. Мысли встали на место, и вся мозаика увиденного и услышанного сложилась воедино. Не останавливая бег, Калин завернул на соседнюю улицу и припустил что было сил в обратном направлении. За спиной раздался свист, но кто свистел и кому, разбираться было некогда, нужно срочно предупредить друзей, что предатель вовсе не Крон.

Увидев «припаркованных» мар и настежь распахнутые двери таверны, Калин уже понимал – не успел, там имперцы. Он вихрем влетел в помещение, на ходу вынимая оба ножа. Первым, зажав шею с бьющим из-под пальцев фонтаном крови, упал молодой вояка, оставленный у входных дверей в зале для посетителей. Следующим с грохотом улетел в полки с кастрюлями выскочивший в кухню из подвального прохода имперец с небольшим пивным животом. Теперь он валялся засыпанный кухонной утварью, ошалело таращась на собственный синюшный кишечник, который сжимал крупно дрожащими руками. С уголка рта струйкой побежала кровь.

Узкий проход, скользкие ступени. Внизу слышался бой. Калин успел заметить, что в тесное помещение набился почти с десяток имперцев, и четверо из них, как крысы, повисли на Нушике, который, ревя медведем, раскидывал их в разные стороны. Прыгнув прямо со ступеней, Калин нацелился в спину ближайшего воина. Недолетел. Наткнувшись грудью на увесистый бочонок, брошенный неизвестно кем, Калин, резко выдохнув, упал на пол. Вслед за первым, в него полетел второй бочонок, окончательно лишая мальчишку сознания.

Боль… кто-то погасил свет и выключил звуки…

И снова боль. От вздоха хотелось вскрикнуть. Кажется, сломаны ребра. Жутко болит голова, и тошнит. Тошнит не столько от боли, сколько от запаха нечистот. Приоткрыв один глаз, Калин обнаружил себя лежащим на грязном, мокром каменном полу. Тусклый свет от горящего факела проникал сквозь решетку маленького окна в двери. Калин прислушался. Где-то в стороне редко капала вода. Больше никаких звуков – тишина, липкая такая, мрачная, пахнущая смертью.

«Кажется, я тут один, – подумал мальчик. – Это уже радует».

Закусив до крови губы, он приподнялся на локти, затем и на четвереньки встал. Перевел немного дух. В глазах от боли вспыхивали разноцветные круги. Сел, привыкая к полумраку и неприятным ощущениям в организме, осмотрелся. Пустой каменный «мешок»: ни коек, ни окон, даже гнилой соломы пожалели. Зато было кольцо в стене и цепь с кандалами. Калин с облегчением заметил, что ноги его свободны. Он находился в самой середине камеры. Видимо, открыв двери, его, особо не церемонясь, попросту зашвырнули сюда. Ощупывая пульсирующее болью плечо, Калин жалел лишь об одном – он не успел сообщить ребятам, кто их сдал на самом деле. При воспоминании о предателе кровь в жилах забурлила. Дыхание стало частым. Пальцы сжались в кулаки до хруста.