— …А у нас в Иерусалиме, — сказала я, обреченно придвигая поближе тарелку с гречкой, — на античной улице Кардо есть ресторан римской кухни. Там прямо на входе посетителям выдают лавровые венки и тоги, вы ложитесь на скамьи и пируете, лежа на боку, как древние римляне… Здесь как-то недодумано на сей счет.

Ной Рувимыч усмехнулся:

— В том смысле, что неплохо на входе выдавать гостям цилиндры, трости и прочие аксессуары эпохи? Помилуйте, здесь не балаган, сюда ведь серьезные люди приходят… великие сделки заключаются, старые империи рушатся, новые создаются…

(В ту минуту я была уверена, что он шутит)

— А Сам? Он кто — владелец заведения? — спросила я. — Как он гримируется? Под свой канонический облик? — и кивнула на противоположную стену, где в тяжелой тускло-позолоченной, «правильной» — ай молодцы, дизайнеры! — раме висел знаменитый А.С.Пушкин работы Кипренского: «Себя как в зеркале я вижу…»… — Кстати, замечательная копия…

— Это не копия, — мягко проговорил он…

Я рассмеялась.

— Ну, уж позвольте, Ной Рувимыч… Акварели, возможно, — да, и Бруни — чем черт не шутит… но подлинник Кипренского должен благополучно висеть в Третьяковке…

— Должен, должен… — покивал Клещатик добродушно… — Но я ведь чаще хожу обедать в «Лицей», чем в Третьяковку, при всем моем уважении к музеям… так что мне сподручней, чтобы он здесь висел… Вы только не расстраивайтесь, не огорчайтесь, а то вся ваша диета пойдет насмарку… Кстати, как наша гречка?

— Превосходна, — пробормотала я…

— Ну вот и славно… Повару дадим премию… — он взглянул на часы. — Однако к делу… Я счастлив видеть вас на этом, весьма важном месте. Скажу откровенно: просветительская работа Синдиката во всем, что касается наших традиций и религии, конечно, очень важна — этим, если не ошибаюсь, занимается Изя Коваль, мой давний приятель. Я готов и в этом направлении пожертвовать Синдикату толику своих бесчисленных идей… Например, меня страшно интригует такая темная и трагическая страница нашей истории, как потерянные колена израилевы… Что вы, кстати, думаете о них?

— Признаться, я как-то… Да что о них думать-то? Ведь их давно уже нет…

Он таинственно улыбнулся, покачал головой…

— Вот видите, а ведь это — одна из великих загадок человеческой истории… И если мы не попытаемся…

— Ной Рувимыч, — сказала я нетерпеливо. — Что там загадочного? Страна, проигравшая войну, в те времена всегда подвергалась полному разорению, особенно в таком жестоком регионе… Все сатрапы древности перегоняли население завоеванных земель на другие территории, а взамен на пустынных землях поселяли другие народы… А разве Сталин, сатрап новейшей истории, не так поступал? Что ж тут темного или странного?

Мне был скучен этот многозначительный разговор ни о чем, и я пыталась понять — зачем Клещатик его затеял и к чему приплел эти несчастные, давно затерянные и растворенные среди иных племен колена? К чему? Но тема эта, видимо, была вводным словом, вступлением. Я ждала основной речи, ради которой меня сюда и привели.

— Но Бог с ними, с коленами… вернемся к нашим баранам. Так вот, история, традиции — это правильно, это хорошо, но — искусство? Разве искусство меньше значит в деликатной работе с