— Дураки, — сказала я сурово, — это обычная медитация…

Они все стояли вокруг меня, растерянные и испуганные. У Маши в руках была какая-то папка. Я улыбнулась:

— Ну-ну, спокойно, я еще жива… Маша, что это у тебя?

— Рукопись, — сказала она… — от Кручинера, наложенным платежом, вот: «Мое высокое Слово»…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Той же ночью мы покидали Россию.

— Э-х, Ильинишна, — приговаривал Слава, подтаскивая чемодан к багажнику, — хоть обниму вас по случаю, на прощание-то… С такой бабой три года ездил, и кто поверит — чисто евнух!

В последний раз мы промчались свободной Якиманкой, вылетели на мост, оставили по левую руку празднично подсвеченный Кремль…

— Постойте! — воскликнула я, — заглянем на минуту в Синдикат!..

— А ты не наелась ли, по уши?.. — недовольно заметил Борис…

— Я забыла вычистить компьютер от разного мусора. Неудобно… Там с «рабочего стола» надо выкинуть несколько папок… Да это секундное дело, мы успеем.

— Как скажете, Ильинишна…

Слава остановил машину на углу у «Гастронома».

Я вышла и торопливо приблизилась к воротам детского садика. В полной тьме горело только окно охранника на первом этаже. В нем маячила голова Эдмона, — выходит, дежурил сегодня он. Я нажала кнопку звонка.

— Кто это? — спросил он грозным окриком ночного стража.

— Эдмон, это я… — торопливо ответила я в микрофон на иврите, полагая, что в темноте он мог меня не узнать. — Мне нужно к себе на минуту…

— Я не могу пустить тебя, — сказал он, помолчав…

— Ты что, спятил? — осведомилась я, закипая от бешенства.

— Это приказ Шаи… Каденция вашей коллегии сегодня окончена… Мало ли… В случае чего…

— До двенадцати осталось два часа! — отчеканила я. — И эти два часа — я еще синдик!

Эдмон молчал, видимо, колебался… Он всегда пасовал перед непреложной логикой факта.

— Да, ты права… — наконец сказал он, — до двенадцати ты еще синдик…

Я пробежала пустыми коридорами детского садика, поднялась на второй этаж, вошла в свой кабинет, уселась за стол… Глухая ночная тишина объяла меня, заложила уши, повязала немотой…

Завтра утром сюда, в мой… в свой кабинет должен впервые войти новый глава департамента Фенечек-Тусовок. Он должен открыть чистую страницу деятельности Синдиката в России.

Я включила компьютер, мысленно облачилась в броню, передо мной всплыло поле экрана со знакомой ратью призраков, — и бросилась на их уничтожение.

Первым делом я выкинула все виртуальные конгрессы Гройса, все немыслимые проекты, все миражи, все дурманящие зазывки, все алчные притязания, все наглые требования и корыстные надежды…

Я уничтожала призраков, три года грызущих мой мозг, сосущих душу, выпивающих силу… Я сражалась в ночи, как библейский Иаков, избавляя моего беззащитного пока товарища от этого муторного наследства. А там уж — пусть набирается мужества, пусть борется сам, пусть противостоит, обороняется, выдвигает встречную свою рать…

Наконец я споткнулась, — как Иаков, с поврежденной жилой: на экране осталась одна единственная папка. Называлась она