Член уже пульсирует и готов излиться, и я прибавляю темп. Жарю свою мелкую. И планирую делать это каждые чертовы день и ночь. Всю оставшуюся жизнь, которую мы проживём вместе.

Несмотря ни на что, и пусть весь мир пойдёт нахуй.

— Ее не трогал. Тебя только, роднаая, — не жалея, засаживаю по самые яйца, что уже сжимаются от наполненности. — Вообще всех баб вытеснила собой, — льётся из меня и остановить себя не могу, не сбавить ни напор, ни поток ебаных слов. — Спать спокойно не могу, дышать без тебя. Моя, блять!

Мычит измученно, словно ей нестерпимо больно, но я чувствую, как она начинает пульсировать, кончая на моем хрене. И от этого на дикой скорости тормоза слетают окончательно. Ахуеть.

За щеки хватаю, к себе лицом поворачиваю. Смотрю, как ее глаза закатываются от удовольствия, затыкаю ее рот и ловлю крики, что она не может сдержать. Да я сам пыхчу громче, чем обычно. Продляю ее и свой кайф.

— Любишь же меня! — от слов всхлипывает, и я наблюдаю с остервенелым удовольствием, как слёзы текут по ее раскрасневшимся щекам. Слизываю эту боль, пробуя на вкус.

— Вижу по глазам твоим жадным, — впиваюсь рукой в ее грудь, ощущая приход. — Чувствую это сердцем и членом, — отчаянно признаваясь себе и ей. Меня срывает по-настоящему, так, как никогда не срывало. Трясёт как ненормального. — И я по тебе так сдыхаю, запомни это.

Машет головой. Но мне не нужны сраные признания, главное, чтобы со мной была, а любовь, если ее нет, то придёт.

Яркой вспышкой накатывает эйфория, стоило мне отпустить себя. Последний рваный рывок и я начинаю изливаться в свою любимую бабу. Так ахрененно ещё никогда не было, и сразу хочется повторения.

Дыхание несдержанное, такое ощущение, что пробежал много километров, сердце барабанит по ушам, а залитые мышцы начинают неметь.

Отстраняюсь, засовывая член в штаны. Слышу тихие всхлипы. Поэтому возвращаюсь обратно к ней и на руки беру. Несу в душ, смотря на неё, а она же только взгляд потупляет.

Даю ей прореветься, пока она сидит на крышке унитаза, набираю ей тёплую воду в ванне. Раздеваю полностью, помогаю залезть.

Сам хочу присоединиться, но удерживаю эти порывы. Хватит на сегодня. Пускай обдумает произошедшее и примет все как есть.

И только собираюсь оставить ее наедине, как слышу хриплое:

— Эти документы…

— Не стоит оправдываться, — перебиваю, поворачиваясь к ней. — Сейчас это уже не имеет значения. Обещаю, я не буду тебя этим упрекать.

Говорю это, и от меня отлегает сразу, легче так становится на душе, будто лопнул гнойник и уже не так больно. Мы не можем исправить прошлое.

— Нет, ты должен знать, — начинает она, но я не знаю, хочу ли все узнать. — Это я их достала по просьбе Леры, — говорит осторожно.

Я так и думал. Это не удивительно.

— Но потом передумала, а она, видимо, нашла их с моем телефоне и… — дальше не слушаю, просто выхожу, мне больше ничего не нужно знать.

Все встало на свои места.

Но рад ли я от того, что узнал, наконец, правду?

Впервые за долгий и тяжелый период жизни проснулась с лёгкостью на душе. С уверенностью в завтрашнем дне. Жить захотелось. Счастливая и довольная.