Не стыдно ли, афиняне, обманывать самих себя, откладывать на завтра тягостные дела, действовать всегда с опозданием!

Когда вы отправляете лишь одного стратега с постановлением, лишенным какого-либо содержания, но исполненного обещаний, нужная цель не достигается; при этом враги смеются над нами, а союзники обмирают от страха, завидев, что приближаются наши корабли.

Вы позволяете Филиппу вертеть вами, вы ничего не способны решить сами в военных делах, вы никогда ничего не можете предвидеть заранее, и всегда оказываетесь перед свершившимся или свершающимся фактом. И если до сей поры мы еще могли так себя вести, то сейчас настал решающий момент, и с этим надо кончать» (13).

И Демосфен начинал перечислять, сколько необходимо кораблей, сколько денег для отправки войск, куда их нужно послать, – так, словно был казначеем, мореходом и стратегом в одном лице. Он предупреждал сограждан об угрозе, нависшей на Олинфом, в то время как Филипп уже приступил к осаде.

Мнения афинян разделились; они выслушали посланников из Олинфа, проголосовали за оказание ему помощи, но не стали готовиться к войне. Дело в том, что они прислушивались и к другим голосам, советовавшим делать как раз обратное, – в частности, к голосу Исократа, самого знаменитого ритора того времени, которому было уже девяносто лет. Он уже не выступал перед собраниями, но распространял свои сочинения в письменном виде. Для Исократа единственным врагом была Персидская империя и будущее Греции он видел только в единении ее городов. Всю жизнь он искал такое государство, племя или правителя, которые смогли бы наконец-то объединить в федерацию множество маленькилх независимых городков, вечно боровшихся друг с другом по ничтожным поводам, приговаривая себя тем самым ко всеобщему упадку. Он возлагал надежды на Филиппа, полагая, что этот сильный человек сможет объединить города на основе общего согласия. Предписывая царю Македонии планы его деятельности, законы, которые ему надлежит принять, реформы, которые должно завершить, Исократ представлял его эллинам как нового Агамемнона, спасителя цивилизации.

Демосфен уже не раз выбривал себе полголовы. Он швырял на ветер оскорбления Филиппу, тщетно обвинял его в попрании законов, порочности и клятвопреступлении. Через три года Филипп овладел Олинфом, так и не увидев афинского войска.

Впрочем, он взял город не столько силой, сколько золотом, подкупив достаточное количество павших духом олинфцев, чтобы они отворили ему ворота. Фимлипп возместил убытки, продав в рабство большую часть граждан, а затем с войсками вернулся в Дион, что на севере от Олимпа, дабы отпраздновать там ежегодные торжества в честь Зевса.

Афиняне же, охваченные смятением, спешно предложили ему заключить договор о мире и дружбе. И, как это часто бывает, те, кто предрекал поражение, были отряжены, чтобы выторговать мир. Демосфен тоже вошел в это посольство.

Таким образом, во второй год 108-й Олимпиады (14) мы стали свидетелями прибытия в Пеллу посольства из десяти афинян, среди которых были Ктесифон, Эсхин и Филократ. Филипп подготовил им роскошный прием с застольем, празднествами, танцами и декламацией стихов, чтобы доказать афинянам, что он не такой грубый и непросвещенный варвар, каким его представляют. Прием и впрямь так очаровал посланников, что некоторые из них заявили даже, что Филипп – один из самых обходительных людей в мире. Один лишь Демосфен сидел насупившись, с глубоко запавшими глазами, с выступающими скулами, желтоватым цветом лица, с опущенными уголками рта, под которым виднелась короткая борода; лоб его избороздили глубокие морщины, он смотрел вокруг с высокомерным презрением, словно все оказывавшиеся ему знаки внимания являлись для него оскорблением.