это же Вацлава домик, ах —
вот прояснилось – двери пред нами,
вижу фигуру мужскую в дверях.
На нем сюртук темно-зеленый,
шляпа набок – ведь знаю ее же!
на ней цветочек, мною дареный —
Это сам Вацлав! Милый мой Боже!»
На ноги вскочила, сердечко бьется,
другая у проруби на коленях:
«Ради Бога, Мария, золотце,
скажи теперь о своих виденьях!»
«Ах, вижу, вижу, дымка трепещет,
и сквозь густой туман
красные огоньки далекие блещут,
кажется, это наш храм.
Меж фигурками белыми что-то чернеет,
лучше уж видно окрест:
это подружки, а между ними —
Боже мой! гроб – черный крест!»
Ветерок ласкает
молодые всходы,
поле расцветает
милостью природы;
от костела поутру музыка льется,
а под музыку в цветах
свадьба – глядь – несется.
Молодой жених, влюбленный,
в окруженьи сватов,
сюртук на нем темно-зеленый,
шляпа его набок,
таким видела его, о судьбе гадая.
Входит Гана к мужу в дом,
жена молодая.
Угасло лето. По полям
зиму ветер носит.
Погребальный звон. Из храма
гроб, скорбя, выносят,
подружки в белом, свечи пылают,
плач и стон, молитвы
к небесам взлетели, люди умоляют:
Miserere mei![4]
Кого венки зеленые,
кого в гробу укрыли?
Умерла, ах, умерла
нетронутая лилия!
Отцвела, как залита́ росой,
увяла, как подкошена косой,
бедная Мария!
Настала зима, в окна хладом дохнуло,
тепло у печки в светлице,
светло от камина, старушка уснула,
лен снова прядут девицы.
«Моя прялочка, крутись-вертись,
Рождество, скорей опять явись,
недалеко Щедрый день!
Ах ты, вечер Щедрый
чудотворной ночи!
Как о тебе вспомню,
сердце бьется очень!
Сидели мы точно так,
вместе все собрались:
год прошел, и вот уже
двух недосчитались!
Одна, голову склонив,
распашонки шьет,
другая уж три месяца
в земле сырой гниет,
бедная Мария!
Сидели мы точно так,
как сидим сейчас,
что же ждет нас через год,
каждую из нас?
Моя прялочка, крутись-вертись,
счастье, каждой нынче улыбнись,
жизнь людская, словно сон!»
Все ж лучше в пустой надежде мечтать
перед зияющей темнотой,
чем будущее свое узнать
и ужаснуться пред истиной той.
Голубок
Около кладбища
дорога столбовая.
Шла туда, плакала
вдова молодая.
Горевала, плакала
о муже своем милом,
ведь туда навсегда
его проводила.
От белого двора
по зелену лугу
скачет добрый молодец,
ищет он подругу.
– Не плачь ты, краса,
вдова молодая,
пожалей свои глаза,
выплачешь, рыдая.
Не плачь, не горюй,
розе стон не нужен,
если умер твой муж,
я могу стать мужем.
Один день плакала,
другой тихо минул,
а на третий – плач ее
навсегда покинул.
Грусть ее и тоска
быстро отпустила:
еще месяц не прошел,
к свадьбе платье шила.
Около кладбища
дорога веселится:
едут парень с девушкой —
собрались жениться.
Была свадьба, была,
музыка заливалась:
прижимал жених невесту,
она лишь смеялась.
Ты, невеста, смейся,
жизнь весельем дышит,
а покойник под землей
ничего не слышит.
Обнимай милого,
нечего бояться,
гроб зарыт глубоко —
вовек не подняться.
Целуйся, целуй,
чье лицо – не важно,
мужу – яд, дружка милуй,
ничего не страшно!
Бежит время, бежит,
все собой меняет:
что не было – приходит,
что было – исчезает.
Бежит время, бежит,
год, как час, несется,
одно камнем лежит:
вина остается.
Три года минули,
что покойник лежит,
холм его могильный