Он даже слегка удивился:
— Надо же. Правильно.
Я небрежно взмахнул рукой. Это опять же далось мне с трудом, но я все же нашел в себе силы.
— Меня, знаешь ли, не зря признавали «лучшим сыщиком года» два года подряд. В тридцать четвертом и тридцать пятом.
Он улыбнулся.
— Да. Мне всегда нравилась эта фраза.
Меня буквально перекосило от ненависти к этому человеку. Будь у меня сейчас силы, я бы метнулся через стол и ничтоже сумняшеся придушил бы его на месте. И он это понял. Его улыбка тут же погасла.
— Забудь и думать об этом, Клайд. У тебя ничего не получится.
— Убирайся отсюда! — заорал я в истерике. — Отстань от меня! Уходи!
— Не могу. Не могу, даже если бы и хотел… а я не хочу. — В его взгляде странно смешались злость и мольба. — Попытайся понять меня, Клайд…
— А у меня есть выбор? Когда-нибудь был, вообще?
Он как будто меня и не слышал.
— Это мир, в котором я больше не буду стареть. Мир, где время остановилось за полтора года до Второй мировой, где газеты всегда стоят три цента, где я могу есть бифштексы и яйца, не заботясь об уровне холестерина в крови.
— Ни хрена не понимаю. О чем ты?
— Вот именно! Не понимаешь! — Он резко подался вперед. — В этом мире я, наконец, стану тем, кем всегда мечтал стать. Частным сыщиком. Буду гонять по ночному городу в быстрых спортивных автомобилях, отстреливаться от негодяев — зная, что я обязательно в них попаду, а они в меня нет, — и просыпаться наутро в постели с шикарной девицей под веселое пение птиц. И чтобы солнце светило в окно. Это чудесное калифорнийское солнце.
— У меня в спальне окна выходят на запад, — мрачно заметил я.
— Уже нет, — спокойно ответил он, и я почувствовал, как мои руки на подлокотниках кресла бессильно сжались в кулаки. — Ты понимаешь, как это прекрасно? Как совершенно? В этом мире люди не сходят с ума от унизительной глупой болезни под названием опоясывающий лишай. Здесь никто не седеет и не лысеет. Ты понимаешь?
Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что у меня нет надежды спастись. Никакой надежды.
— В этом мире любимые сыновья не умирают от СПИДа, а любимые жены не кончают с собой, проглотив три упаковки снотворного. И потом, ты здесь чужой. И всегда был чужим. Ты, а не я, хотя тебе, может быть, все представляется наоборот. Это мой мир. Я его создал в воображении, и он существует только за счет моего труда и моего честолюбия. Я его отдал тебе на время… а теперь забираю назад, вот и все.
— Но сначала ты, может быть, мне расскажешь, как ты сюда попал? Мне действительно интересно.
— Это было несложно. Я разрушил твой мир по частям — начиная с Деммиков, которые, кстати, были всего лишь паршивым подобием Ника и Норы Чарльз, — и перестроил по собственной схеме. Сперва я убрал всех дорогих для тебя второстепенных персонажей, а сейчас изымаю детали твоего привычного окружения. Иными словами, выбиваю почву у тебя из-под ног, распускаю твой мир по ниточкам. Не скажу, что я этим горжусь. Тут гордиться особенно нечем. Но я горжусь, что мне хватает на это силы воли.